Я смотрел по сторонам, переводя взгляд с одного прохожего на другого, с одной лавки на соседнюю, всё скользя и скользя по таким разным, но одинаково неважным для меня лицам. Я заглядывал в узкие окна ларьков, пытался угадать желанные черты под опущенными на лицо шляпками. Я смотрел то на веранды ресторанов, то на скрипучие качели, то на плещущихся в воде людей; щуря глаза, вглядывался в кабинки колеса обозрения, медленно ползущие наверх. Сколько бы я ни ходил взад-вперёд мимо спокойного тёплого моря, нигде я не мог увидеть знакомое лицо Ани. Я не мог ни о чём другом думать, я перебирал в голове все места, где в такое время могла быть девушка, и каждый раз безумно злился, когда её там не оказывалось. Я зашёл почти в каждый ресторан, в каждое кафе и бутик, коих в городе было несчётное множество. Всё без толку. В погоне за призраком Ани я совершенно забыл о том, что обещал зайти к Катрин во второй половине дня. Мне было совсем не до неё, но к тому времени я исчерпал все идеи о местонахождении девушки и, кроме как признать поражение, мне ничего не оставалось.

Катрин стало хуже, она лежала на кровати с компрессом на голове, который ей сделал вызванный врач. Я не застал его, а расспрашивать мою супругу о состоянии её здоровья было бесполезно, поскольку её показания менялись прямо на лету, а если кто-то осмеливался усомниться или решался обсудить какие-либо из симптомов, начиналась такая страшная ругань, что приходилось десять раз жалеть о том, что не удалось удержать мысли при себе. О том, чтобы вытащить Катрин на улицу, мечтать не приходилось. Она впала в какое-то пограничное с трансом состояние и неразборчиво говорила сама с собой, никак не реагируя на мои попытки с ней поговорить. Но я был в таком подавленном состоянии, что ухудшение состояния моей супруги вообще никоим образом меня не задело. Я принял это как данность, не стал ни с чем спорить и только оставил денег на тот случай, если она решит снова вызвать врача. Катрин тоже было плевать на то, что я думаю. Как прекрасно супружеское согласие!

Я вышел на улицу, не в силах находиться в одном помещении со своей женой, и понял, что вновь оказался совершенно один в этом волшебном месте. Удар морской волны разрушил тот маленький песочный замок, который мне удалось, неожиданно для себя самого, построить. Чудесный эффект, что производили на меня летний ветер и крики чаек, незаметно растворился, оставив меня ни с чем, разве что только с воспоминанием о счастье. Я вновь дошёл до кафе, но сквозь узкое оконце разглядел за стойкой мужчину, который обслуживал меня утром, и спешно удалился, боясь даже на мгновение задержаться перед заведением. Вечерело. Я повторил свой утренний маршрут, осмотрев каждый угол променада, но Ани, моей Ани, нигде не было. Так я и бродил до самой ночи, не зная, куда себя пристроить. Становилось холоднее, но я всё так же бесцельно бродил из стороны в сторону. Мне было тошно от одной мысли вернуться в номер к Катрин, но находиться на променаде было так тоскливо, что сердце моё разрывалось на части. Оставалось одно – добраться до водонапорной башни, подняться наверх и остаться там на всю ночь, ожидая восхода. Я медленно побрёл по мрачным узким улочкам, то и дело пригибаясь, чтобы не задеть головой ветки низко склонившихся деревьев, вывалившихся всей своей зеленью на тротуар.

Вот показался тот забор, через который позавчера с такой лёгкостью перелетела Аня. Я подошёл ближе, взглянул на дыру меж дощечками с правого края, но вместо того чтобы пролезть через неё, как я это сделал в тот вечер, закинул ногу на небольшой выступ и, приложив все оставшиеся силы, перелетел через забор. Он покачнулся подо мной, и в какой-то момент мне даже показалось, что он вот-вот рухнет у меня за спиной, но в последнюю секунду что-то удержало его от падения, и я спокойно приземлился, оставив преграду невредимой. Я огляделся вокруг. Всё показалось каким-то новым, могу поспорить, из-за того, что в прошлый раз моё внимание было сосредоточено совсем на другом. Теперь же у меня была возможность уделить время каждой прогнившей доске, кирпичной крошке под ногами, проржавевшей бочке, вокруг которой образовалось небольшое болото. Не могу сказать, что эти вещи стоили внимания. Я угадал с приоритетами с первого раза. Однако теперь угадывать не приходилось, у меня не было возможности из чего-то выбрать. Я обошёл башню, распахнул дверь и начал подниматься наверх под аккомпанемент одиноких отзвуков ступеней. Путь наверх показался в этот раз мучительным, почти бесконечным. Быть может, потому, что там, на смотровой площадке, меня никто не ждал, за этим испытанием не следовало ни чудесной сокровищницы, ни утешительного приза, если не считать таковым вид на погружающийся во тьму город. На площадке не было ни записки, ни забытой вещицы – ничего, что могло бы заверить меня в том, что ещё не всё потеряно, что я ещё встречу Аню и нужно лишь немного подождать, пока этот момент наступит. Но – увы, огоньку надежды не было суждено забрезжить в этом сумраке. Да и что толку от надежды, что толку от обещания, если придётся ждать, а этого я уже никак не мог вынести. Мне казалось, что с каждым шагом я становлюсь слабее, тоньше, словно клубок ниток, сброшенный с длинной лестницы. Внешне я был собран, хорошо одет и полон энергии. Но изнутри я таял, у меня кружилась голова. Было в этом и что-то приятное. Есть в поражении, если его наносит тебе любимый человек, какая-то теплота.