– Ну кто бы говорил! Сопли утри, вша недоделанная! – говорю я.

– Что ты сказала?

– Так ты еще и глухая? Или уши грязью заросли? Попроси у Ефимовны мыла и вымойся как следует, несет от тебя, как от скотобойни.

Я и не думала, что она такая обидчивая: лицо ее запылало, потом враз побледнело, глаза сузились.

– Девочки, успокойтесь! Это некрасиво!

Милая учительница танцев Любовь Юрьевна, грациозная статуэтка, что она может сделать? Тем более что Танька, похоже, слетела с нарезки, ведь я специально раздразнила ее – больше танцевать я не хочу, а после драки меня точно вышибут из группы. Танькин кулак промахнулся – я отклонилась, а тем временем ударила ее ногой в колено, потом в живот. Так учил ребят тренер, а Рыжий потом научил меня. Это как раз у меня получалось.

Танька еще не поняла, что произошло, а я уже достала ногой ее дубовую голову. Закатив глаза, она рухнула на пол. Теперь никто не станет заставлять меня танцевать.

– Лизка, ты спятила, что ли?!

Верный Рыжий перехватил мою руку.

– Сейчас придет Старик, что ты ему скажешь?

– Она первая начала…

Знакомый кабинет, уютное кресло. Только оно стало не такое просторное, потому что я выросла. Между бровями Старика появилась знакомая морщина – он расстроен.

– Ну что мне тебе говорить? Учишься ты хорошо.

– Да.

– В коллективе авторитет имеешь…

– Да.

– Растешь красивой, нравишься мальчикам.

– Не думаю.

– Но все проблемы решаешь кулаками.

– Она первая начала.

– Тебе так нравится Стасик?

Он всех нас видит насквозь. Не знаю, как у него это получается. Может, потому, что он любит всех ребят и у него за нас болит душа? И что я ему скажу? Я никогда не лгала ему, потому что он подарил мне Дом.

– Нравится…

– Лиза, я не буду тебя заставлять. Не хочешь танцевать – не надо, могла бы мне сказать, понимаешь?

– У меня ничего не выходит, а все смотрят…

И Стас смотрит, пойми же!

– Ладно. Иди.

Я вижу, что он сердится, но он простит, я уверена. Вот только – что же теперь будет?

– Лизка, ну как ты ее! Как Чак Норрис! – Стас и Рыжий ждут меня в коридоре. – Старик сердится?

– Ага…

– Да хрен с ними, с танцами этими. Давай на реку!

Там есть шалаш, мы там жжем костры и печем на прутиках хлеб, а если повезет раздобыть картошки, то и вовсе праздник получается! Картошка в золе – райская пища!

Ирка любит петь, а я – просто посидеть вместе, потому что дома мы все в разных спальнях, а в общей гостиной не посидишь, думая о чем угодно и ощущая нашу общность. Не хватает только Кука, он то приходит, то снова идет бродяжничать. Старик разговаривает с ним о жизни, но Кук ничего с собой не может поделать – его тянет путешествовать. Он скучает на одном месте, и мы его понимаем. Старик, наверное, тоже понимает, потому что всякий раз принимает его обратно.

– Привет, улитки!

– О, Кук! Вернулся! Ты откуда? – Рыжий подвигается, и приятель садится рядом, обдав всех запахом табака.

– Издалека. Есть что пожевать?

Мы угощаем его печеным хлебом и ситро «Буратино». Кук старше нас, ему уже шестнадцать. У него круглое лицо, круглые голубые глаза, приветливые и немного хитроватые, крупный рот и курносый нос. Есть в нем что-то, что вызывает симпатию. А еще он умный, хватает все на лету, вот только его отвращение к пенатам сводит на нет все усилия учителей сделать из него образованного человека. Кук, собственно, и не стремится ни к какому образованию. Единственная книжка, которую он читал и которая оставила неизгладимое впечатление в его душе, – это засаленный томик без обложки и начала, повествующий о путешествиях какого-то капитана Кука. Отсюда и кличка, намертво прилепившаяся к нему давным-давно.