– Какой сигнал? – удивился я

– Там, на берегу океана, белой рубашкой.

– А-а, я ее стирал… на ветру.

– Вы и носки так стираете?

– В последнее время нет, – промямлил я, судорожно соображая, как себя вести дальше. – Это вы забыли на пляже купальник?

– Ах да, надеюсь, он тоже впитал запах океана.

– Кто еще в нашей компании?

– Только хозяин гостиницы, он же главный смотритель маяка. Моя охрана – два йеменца и водитель, тоже местный, ужинают отдельно. Еще повар, он же официант, по-моему, француз… Вы почти не изменились за четыре года. Только поседели.

– Да, мне досталось.

– Я была в Риге еще раз, в январе 91-го. Но к вам меня не пустили.

– Вы сегодня без эскорта? – спросил я, имея в виду Джерри.

Вив не сразу поняла, о чем речь, но потом улыбнулась.

– Сегодня его не будет.

Из камина вдруг брызнули искры. Мы удивленно посмотрели в его сторону.

– Я думала, что здесь в каминах вместо огня играют солнечные зайчики.

– Ночью в Аравии холодно. Огонь в пустыне – признак щедрости. Бедуин может бросить в огонь свой лук и стрелы, чтобы хоть минуту побыть в тепле.

– Откуда здесь дрова? Плавник?

Я подошел к камину, чтобы понять наконец, что же там горит. Это был не кизяк, а узловатые ветки кустарника.

– Похоже, здесь в песках растет кустарник, которому дождь не нужен.

В гостиную вошел невысокий, крепкий пожилой мужчина в морском кителе. Первое, что я увидел, была большая бликующая серьга в одном ухе. Классический тип английского морского волка: телосложение плотное, открытое загорелое лицо в глубоких морщинах, седые бакенбарды, отсутствие зуба с правой стороны. Он протянул мне свою лапищу:

– Чарльз Даррелл. Пора выпить. Если я начинаю пить до обеда, то к вечеру засыпаю. А если не выпью после шести, места себе не нахожу. А сейчас уже восемь. Как доехали?

– Хорошо.

– Каким оставили позади себя небо?

В доисламские времена этой фразой встречали путников. И я знал один из ответов: «Небо в облаках. А облака, как разрыв ткани, слишком часто выставлявшейся на показ». Это я и произнес.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Тогда прошу к столу.

Он говорил с легкой хрипотцой, внятно произнося каждое слово, как и полагается капитану.

Я порадовался тому, что вопрос о небе не застал меня врасплох. Мне было важно не выглядеть этаким chechaco[18] посреди серо-коричневого безмолвия Аравийской пустыни.

Мы сели за стол, и повар тут же вкатил тележку с едой. На столе появилась большая бутылка виски.

– Я предлагаю пить виски так, как русские пьют водку. За едой. Надеюсь, возражений нет? – капитан с хрустом открыл бутылку.

– С моей стороны, конечно, нет.

– Дама тоже не возражает, – Капитан прищелкнул языком. – Она может выпить даже больше, чем я. Предлагаю тост, которому меня научил один русский: за тех, кто в море! – Капитан сказал это по-русски, а уже потом по-английски. – Здесь, на маяке, пить больше не за что.

– А за женщин?

– Это само собой.

Капитан приветственно поднял бокал и залпом выпил. Я последовал его примеру. Виски было весьма почтенного возраста.

Капитан вытер губы и снова наполнил бокалы.

– Маяк построили здесь не зря. Плавать вдоль берегов Аравии опасно. Здесь нет гаваней, якорных стоянок, всюду скалы и рифы. Там, за излучиной берега, Баб-эль-Мандебский пролив… километров сто отсюда. Арабы называют его вратами слез, скорби и рыданий. Но корабли исчезают бесследно не в проливе, а здесь, в виду маяка. Этот берег – настоящий кошмар. Маяк предупреждает, что пора причащаться. Поэтому корабли обходят нас стороной. А моя задача, как говаривал один русский адмирал: «Пишем, что наблюдаем. А чего не наблюдаем, того не пишем».