Как сказал бы врач – душевное состояние больной не способствует выздоровлению. Разрыв с Борисом не укладывался в голове и поэтому торчал там неудобным болезненным вопросом. Видимо, это был тот случай когда сначала совершаешь поступок, а потом начинаешь его обдумывать. Благо времени на обдумывание жизнь подкинула предостаточно. Не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор.

Маша лежала на разобранном диване и слушала звуки. Крики детей за окном, звонки трамваев, визги автомобилей. За дверью комнаты – осторожное шарканье тапочек Софьи Наумовны, звук отключающегося холодильника в кухне, плеск воды.

Итак, она опять одна. В субботу позвонит тетя Света из Самары и будет допытываться, как продвигается подготовка к свадьбе. Придется врать. Не скажешь же тете Свете, что она сама, собственными руками, сняла с пальца кольцо с бриллиантом и чуть не бросила в лицо жениху? Как выражаются на Западе – разорвала помолвку. У нас об этом говорят проще. Бросила. Отшила. Вильнула хвостом.

Да, именно так и выразилась бы тетя Света: «Тебе шанс выпал, дуре, а ты хвостом виляешь. Непутевая ты, Мария, вот что я тебе скажу. И толку из тебя не будет. Прокукуешь молодые годы одна. Пробросаешься! Мне бы твоего Бориса, я бы ему ноги мыла и этой водой сама потом умывалась бы!»

Возмущенный голос тети так явственно звенел в ушах, что Маша садилась на диване и озиралась кругом. Но в комнате всю неделю появлялась лишь Софья Наумовна, ходившая за больной как за собственной дочерью.

Маша страдала. Иногда сами собой начинали течь слезы, сползая по горячей щеке на подушку. Маша безучастно вытирала лицо пододеяльником.

Пожалуй, она не смогла бы сейчас внятно объяснить себе, отчего плачет. От слабости и боли во всем теле? От обиды? Оттого, что Борис вдруг вышел из роли сказочного принца и открыл ей безжалостно то в себе, что так долго и тщательно скрывал? Оттого ли, что рассыпались мечты о красивой жизни?

Одиночество нависло над девушкой своей серой массой. Все субличности куда-то испарились, и под одеялом, скрючившись комочком, осталась лишь одна Маша – маленькая девочка. Ей хотелось плакать.

Весь день она перебирала фотографии, сделанные в Англии, вновь переживала счастливые моменты и пила, пила свое горе.

На снимках Борис был веселый, глаза смеялись. Она тогда даже не подозревала, что они могут быть другими. Что в них с легкостью поместится столько злости и ярости. А что, интересно, чувствует он сейчас? Все еще злится?

Возможно, вспышка гнева от ее жеста с кольцом уже прошла и он тоже с грустью и сожалением думает о случившемся. Думает совсем по-другому, чем пять дней назад. Переживает.

Конечно, он не может не переживать, ведь он любит ее! А иначе – разве он захотел бы жениться! Ведь если ее можно было заподозрить в расчетливости по отношению к нему, то его уж точно нет. Какой ему в ней расчет? Смешно. Она совершенно обыкновенная.

Значит, он теперь тоже болезненно переживает их разрыв. Ходит по своей огромной квартире, курит, нервничает.

А может быть, он уже успел посмотреть на все другими глазами и их размолвка кажется ему естественной нервной вспышкой перед свадьбой? Одной из тех, которые угасают так же быстро, как и загораются? Вспышкой, от которой назавтра не останется и следа?

Маша села на диване и отбросила одеяло.

Если так, то он может прийти в любую минуту! Как она об этом раньше не подумала? Он давно простил ее и готов на все ради их любви. Он просто вспыльчив. Упрям, как капризный ребенок. Но все давно прошло. Он придет, увидит, как она больна и беспомощна, и все остатки обиды растворятся без следа. Это же очевидно! Маша стащила с себя ночную сорочку и натянула спортивный костюм. Тело ныло при малейшем прикосновении. С трудом верилось, что еще неделю назад она энергично двигалась по квартире, бежала к метро или пулей влетала к себе на третий этаж.