– Светлый кнезе, – начал Мечеслав свою речь принятым тут обращением. – Они выкормыши Чернобога, он их и подстрекает извращать всё, до чего дотянутся, и в самый светлый день самое темное свершать. Удивляться ли тому?

Мечеслав достаточно быстро овладел местным наречием. Удивительно, но язык за без малого три с половиной тысячи лет мало изменился. Язык славных людей интуитивно воспринимался как диалект русского, поэтому человек из будущего начинал уверенно болтать на протославянском за пару-тройку месяцев. А свой легкий акцент Мечеслав объяснил тем, что сам он родом из мильчан, далеко на юге.

– Прав ты, брате, во всём прав, – ответствовал кнез. – Кабы дело касалось только происков варгов, я б и сомнений не ведал. Но то, что они в канун дугодневицы напали… И прочее всё… Мнится мне в том колдовство черное, а в чем оно – уразуметь не могу.

– Так может сходить к волхвам сварожьим, в Радогост. Требы положить. Так волю богов и вызнаешь.

– Нет, брате, не понял ты. Воля их мне известна – бить варгов, как это делали отец мой и отец отца. Тут никаких треб не надобно. Они уже принесены, и Сварожич повелел нам взять оружие в руки. Я об ином. Ежли всё это козни Чернобога, то надобно в том разобраться. А то ляжет на нас всех порча…

– Да кто ж тебе про то скажет, светлый кнезе? Даже я совет дать не смогу, не ворожея, чай.

– Ты не сможешь. Боляре мои не смогут. Даже волхвы не смогут. Но есть те, кто сможет. Живет в лесах неподалеку от Любицы, у моря, вештица одна. Она про древнее темное колдовство всё ведает…

Мечеслав удачно изобразил удивление:

– Светлый кнезе хочет обратиться к вештице?

Помрачнел Бодрич.

– Я, брате, к любому обращусь ныне, ежли поможет мне оно врага одолеть. Понял ли ты слова мои?

Сказал так кнезе и заглянул в глаза Мечеслава. Да так заглянул, что у любого бы душа ушла в пятки. У любого, но не у историка-экспериментатора из двадцать первого века. Тот ответил кнезу открытым взглядом, не опускал лица, не отводил глаз – пусть этот взгляд тоже видят в Центре управления экспериментом.

Усмехнулся вождь рарогов.

– Вот за то люб ты мне, брате, что не прячешь ты ничего за пазухой, прав твой путь.

Мечеслав мог выдыхать. Штирлиц из него удался на славу. Ну, не совсем, конечно, Штирлиц, находился он не в стане врага, а внутри изучаемого объекта, но вписался он в этот объект, как видно, неплохо.

– Так сходишь к вештице той? – снова спросил его кнез.

И вопрос сей тихий не подразумевал отказа.

– Схожу, светлый кнезе, конечно схожу. Ежли потребно то для дела правого, то всё сделаю. Только что мне у нее просить?

– Слыхал я про нее, что колдовать она может, и черное солнце светит ей в глаза, но не ослепляет. А еще молва про нее идет, что грядущее прозревает она не хуже прожитого.

«Так оно и бывает обычно: для тех, кто знает прошлое, будущее не тайна, – подумал Мечеслав. – В этом как раз и состоит мастерство настоящего историка».

– Иди к ней, – продолжал кнез, – дай ей этот знак. Тебе ли не признать его, раз ты сам его сотворил!

Протянул ему кнез на ладони хорошо знакомый Мечеславу знак Сварожича, из бронзы выплавленный. Он представлял собой квадрат с вписанными в него крест-накрест остроугольными эллипсами. Взгляд терялся в переплетении линий его, ибо казалось, что они не имеют начала и конца.

– Да разузнай между делом, что молвит она про эрбинов, про исток силы их да про то, куда всё идет. Окажешь мне услугу – век не запамятую.

– Я сделаю все, светлый кнезе, – поклонился Мечеслав учтиво, – и привезу тебе слова ее, до последнего. Но не за награду. За дело правое стараюсь.

– Иди, брате, за пять дней обернешься. Не медли. А я дам тебе лучшего коня и людей надежных. Сварожич да пребудет с тобой!