– Нет, – невозмутимо прерывает меня Джонс-младший, и его тон мгновенно приводит меня в ярость. – Этого мы тоже делать не будем.

Я стучу пальцем по папке, чувствуя, насколько дерганными становятся мои движения. Трое мужчин смотрят на меня в упор. Почему я не сразу осознала, в каком уязвимом положении оказалась, едва войдя в комнату? Меня буквально прижали к стенке, а эти трое, живое воплощение названия фирмы, сидят прямо напротив, как будто судят сейчас меня. Они здесь не для того, чтобы слушать мои идеи. Они здесь, чтобы приказывать. Я чувствую, как мир перед глазами начинает наливаться красным, а сердце бешено колотится. И нет, я не испугана. Вовсе нет. Это все моя проклятая вспыльчивость. Я чувствую, что начинаю приближаться к режиму «сражайся или беги».

И я никогда не бегу.

Я чувствую, как мои щеки и ладони идут красными пятнами, как жар наполняет все мое тело.

– Чем мы не будем заниматься? – Я почти обнажаю зубы в оскале.

– Мы собираемся разобраться с этими обвинительницами, спасти репутацию Фиби и выиграть дело, – отвечает Джонс-младший. Видимо, сегодня он – главарь этой маленькой банды.

Фишер в снисходительной манере указывает пальцами на папку:

– Все, что вам нужно, находится здесь. Джонс-младший будет вторым адвокатом, но мы настаиваем на ежедневных отчетах.

– Придерживайтесь сценария, Амелия. Разве для вас самой такая значительная профессиональная победа не будет приятным достижением?

Я представляю себе Джоанну, к которой Фиби приставал во время позднего вечернего совещания. Она так громко кричала, чтобы он остановился, что сорвала голос. Фиби, сукин сын, даже не отрицал этого, согласно стенограммам, которые я просмотрела. Он сказал, что все было по обоюдному согласию. Джоанна работала официанткой в стрип-клубе, когда ей был двадцать один год. Сейчас ей тридцать три, у нее есть сын и муж. Ее дни в стриптиз-клубе не имеют отношения к этому делу, если только ты не задаешься целью всем показать ее грязное белье. Ребекка, финансовый директор, работала с Фиби много лет, пока однажды вечером Фиби не пригласил ее на ужин, чтобы поговорить о работе. Оказалось, ужин был в гостиничном номере. Когда Ребекка попыталась уйти, потому что почувствовала себя некомфортно, он уволил ее. Клэр, личная помощница Фиби, – худшая история из всех. Он зажал ее в углу во время одного из обязательных вечерних совещаний и засунул язык ей в горло, а руки запустил под юбку. Женщина смогла оттолкнуть его, но он ударил ее по лицу. Телесные повреждения зафиксированы. Есть фотографии. Разбитая губа и синяк под глазом. Как можно было не выиграть, имея такие доказательства, – сложно понять. Она ударила Фиби коленом в пах, когда он расстегнул молнию на джинсах и достал свой член. Ей удалось сбежать. Поэтому, что бы ни происходило в жизни этих женщин до столкновения с Фиби, не имеет отношения к делу. Моя работа – доказать присяжным, что он не совершал конкретно этих преступлений, а не то, что жертвы заслуживали такого обращения.

– Амелия, вы слышали, что я сказал? – спрашивает Фишер.

– Да. Пытаюсь осознать, – произношу я. – Не сочтите за грубость, но вы теперь редко участвуете в делах, а теперь хотите ежедневных отчетов? Когда вы в последний раз занимались юридической практикой?

– Осторожнее, милая. – Фишер приподнимает бровь.

Я несколько раз сжимаю и разжимаю кулаки под столом.

– Не смейте так ко мне обращаться.

– Он имеет в виду, что это не просто очередное крупное дело. Мы разработали стратегию и решили, что она лучше подходит для клиента, – поясняет Джонс-старший. Затем он улыбается. Он так редко это делает, что кажется, будто само его лицо сопротивляется улыбке. Это даже не улыбка, а гримаса, как будто бы у него внезапно свело живот.