Это привело меня в такую ярость, что я выкинула из шкафа все костюмы (а это две трети моего гардероба). Они разлетелись по полу, образовывая хаотичные кучи. Потом я просто вернулась в постель. Кстати, все еще в костюме от «Дольче и Габбана».

Входная дверь открывается и закрывается с легким стуком. Это Нина. Кто же еще.

– Милли, поднимай свою задницу с кровати! Сперва ты отменяешь завтрак, потом перестаешь отвечать на звонки. Мама с папой с ума сходят от беспокойства. Они уже собирались приехать и проверить, все ли в порядке. И что, черт возьми, тут происходит? – Она оглядывает комнату и разбросанную по полу одежду.

– Зачем мне вставать? Здесь есть все, что мне нужно. Можешь сказать родителям, чтобы расслабились. – Я пальцем зачерпываю «Нутеллу» из банки. – И мне не нужны все эти костюмы.

– Поэтому ты просто разбросала их по всей комнате?

Я пожимаю плечами. Она аккуратно сдвигает одежду и садится на край кровати.

– Когда ты увольнялась, какой у тебя был план? Разлагаться в кровати?

Не было никакого плана. Она тоже не знает всех причин моего ухода. Но ей известно, что у меня были проблемы с одним из партнеров, я даже рассказала ей, что была несогласна с тем, как они подошли к делу одного конкретного клиента. Но спасибо соглашению и тому факту, что бойфренд Нины все еще работает в фирме, подробностей и всей сути спора я ей рассказать не могла.

– Ты все всегда планируешь, Милли. Все, – говорит она. – Ты еще в начальной школе планировала все свои проекты за год, чтобы получить преимущество над другими третьеклассниками. И ты с первого класса знала, что станешь юристом. В старших классах ты уже составила подробный план, какие лекции стоит посещать в первую очередь, чтобы быстро окончить колледж и поступить в юридическую школу. Так что не вешай мне лапшу на уши. Какой у тебя план?

– И до чего меня довело все это планирование? – Я думаю о том, что у меня нет друзей и что никто из моих бывших коллег даже не соизволил попрощаться со мной в последний день в офисе. Маргрет даже была рада как будто бы, но она, по крайней мере, быстро и эффективно помогла мне передать дела.

– Прекрати строить из себя бедную и несчастную. Слишком на тебя не похоже. Ты мультимиллионер. Кто еще мог бы себе позволить уйти на пенсию в сорок? Так что подними свою задницу с кровати и поговори со мной нормально! Что случилось? – Она срывает с меня одеяло.

– Мне еще нет сорока. Всего-то тридцать девять. – Со стоном я пытаюсь дотянуться до одеяла и натянуть его на себя, но пальцы у меня липкие, так что я решаю, что разумнее будет ничего не трогать.

– Тебе исполняется сорок через две недели.

– О чем я и говорю, пока что только тридцать девять.

Она закатывает глаза:

– Так какой у тебя план, Амелия?

– Единственный мой план был – расслабляться, – произношу я все еще с перемазанным «Нутеллой» ртом, отчего каждое слово получалось ужасно шепелявым. Может ли что-то быть более расслабляющим, чем это?

– Ты сама на себя не похожа, я волнуюсь.

– Ну так перестань волноваться. Со мной все хорошо. – На слове «хорошо» я чувствую, как к глазам подкатывают слезы, а в горле встает мерзкий комок из невысказанных слов. Ну или из «Нутеллы». Должно быть, это все-таки она, я ведь никогда не плачу.

– Милли, – предупреждает меня сестра. – Если ты сейчас же не расскажешь мне, что случилось, клянусь, я натравлю на тебя родителей.

– Даже Гугл относится ко мне лучше, чем ты.

На одной чаше весов Гугл – мой психотерапевт и врач, а на другой – моя сестра – настоящая заноза в заднице. Заноза с дипломом психотерапевта, но это к делу не относится. Люблю ее, но Гугл тут явно перевешивает. Я все-таки сажусь и облизываю пальцы. Нину передергивает от такого зрелища, и она уходит, чтобы вернуться с пачкой влажных салфеток и дезинфектором для рук. И то и другое она протягивает мне молча, но осуждающе.