ГЛАВА 4: КРОМКА ЛЬДА

Фантомный сигнал китайского флота растворился в безбрежности Южного океана, оставив после себя лишь привкус паранойи и еще один неразрешимый вопрос в копилку миссии. Время на «Левиафане» текло вязко, отмеряемое не сменой дня и ночи, а безличным тиканьем системных хронометров и сменой вахт. Они пересекли шестидесятую параллель, «неистовые шестидесятые», как называли их моряки прошлого. Поверхность, судя по лаконичным сводкам спутниковых данных, превратилась в кипящий котел первобытного хаоса. Метеорологический феномен, именуемый «погодной бомбой», взорвался над морем Уэдделла, породив циклон эпических масштабов. Там, наверху, выли ветры ураганной силы, и волны размером с многоэтажные дома пожирали сами себя в серой пене. Здесь, на километровой глубине, царила незыблемая тишина, но ярость шторма ощущалась – как инфразвуковое давление на корпус, как едва уловимая дрожь палубы, словно энергия стихии просачивалась сквозь толщу воды, ища выход.

«Оракул», молчавший после своего единственного и шокирующего откровения, ожил вновь. Но на этот раз он не показывал четких контактов. Вместо этого система регистрировала постоянный, низкочастотный гул, исходящий с юга, со стороны их цели – Земли Королевы Мод. Шира Мизрахи, склонившись над своей консолью, назвала это явление «структурированным статическим шумом». Оксюморон, идеально описывающий суть феномена. Это был хаос, но хаос упорядоченный, с повторяющимися последовательностями, погребенными глубоко внутри случайных флуктуаций, словно код Морзе, передаваемый шепотом во время артиллерийской канонады. Сигнатура была стабильной, но ее амплитуда медленно, неуклонно росла по мере их приближения.

Одновременно участились мелкие сбои. Призрачные огни вспыхивали и гасли в пустых технических коридорах. Датчики климат-контроля фиксировали необъяснимые локальные падения температуры на доли градуса. Безупречные атомные хронометры на нескольких второстепенных консолях рассинхронизировались на микросекунды, чтобы тут же вернуться в норму. Ничего серьезного. Ничего, что угрожало бы безопасности субмарины. Но сама множественность этих крошечных аномалий, их необъяснимость, порождала липкое, ползучее чувство тревоги. Их стальная крепость, их высокотехнологичный ковчег, казалось, начинал страдать от нервного тика.

Йоав Рах, верный своему материализму, списывал все на экстремальные условия и возможные геомагнитные возмущения в приполярных широтах, влияющие на чувствительную электронику. Научная группа вполголоса обсуждала гипотетическое воздействие «структурированного шума» на квантовые схемы «Левиафана». Коэн, прислушиваясь к этому почти подпороговому гулу, который не могли полностью отфильтровать даже самые совершенные системы шумоподавления, ощущал нечто иное. Не техническую неисправность. Скорее, прелюдию. Увертюру к чему-то огромному, древнему и, возможно, разумному. Приближающийся шельфовый ледник, пока лишь смутная тень на дальних рубежах гидролокатора, уже не казался просто геологическим образованием. Он ощущался как берег чужого, враждебного мира.

– Расчетное время подхода к кромке шельфового ледника – четыре часа, капитан, – доложил штурман. Голос звучал напряженно. – Рельеф дна соответствует немецким картам с пугающей точностью. До последней отмели. – Курс и скорость прежние, – Коэн произнес это ровнее, чем чувствовал. – Всему личному составу, не занятому на вахте, находиться в жилых отсеках. Посторонним доступ к сенсорным постам запрещен. Шира, – он повернулся к акустику, – непрерывный анализ фонового шума. Любые флуктуации, изменения в структуре – немедленно докладывать. Попытайтесь соотнести их с системными сбоями, даже самыми незначительными. Он снова посмотрел на главный экран. Зеленая сетка гидролокатора начала обретать плоть. Первые уверенные отражения сигнала рисовали исполинскую стену, поднимающуюся из бездны. Шельфовый ледник Антарктиды. Белая скала, уходящая в абсолютную черноту. Врата. И гул, идущий из-за этих врат, неуловимо усилился, превращаясь из фонового шума в настойчивый, невнятный шепот. Приветствие, которое звучало как предупреждение.