И наступила абсолютная тишина. В синем дыму у дверей корчился, сучил ногами в предсмертной агонии Салман, а на столе лежала Юля лицом вниз. Со столешницы медленно и страшно капала её кровь…

«Почему я?.. Почему Юля?.. За что, зачем нам это?.. В чём смысл её смерти? В чём смысл нашей жизни?.. Куда это всё катится?.. Для чего Богу всё это надо?.. Есть ли Он?..»

Эти и множество других, не менее оригинальных вопросов Виталий задавал себе сотни, тысячи раз, пока месяц лежал в парижском госпитале, а потом ещё месяц ходил с гипсом на левом плече в Москве. В Юлю попали четыре пули, две из них, как сказал врач, были смертельными. Пуля, пробившая сердце, прошла навылет под Юлиной лопаткой и раздробила Виталию ключицу, остановившись в миллиметре от сонной артерии. Ещё одна пробила мягкие ткани его левого предплечья. Кроме погибших Юли, Хасана и двух террористов, больше в кафе никто не пострадал. Кстати сказать, «Пересвет» втрое увеличил тираж, описав трагическое происшествие со своими журналистами. Его название процитировали все новостные агентства мира, Макар Бездокладников дал десятки интервью. Эта новость две недели не сходила с газетных полос, экранов и из радиоэфира, пока не была вытеснена сообщением о гибели парома в Средиземном море – там счёт жертв шёл уже на сотни. Другие теракты во Франции тем летом полиция сумела предотвратить. Так что, надо признать, смерть Юли и Хасана произвела-таки положительный эффект и, возможно, предупредила десятки и сотни других смертей. К чести «Пересвета», всю дополнительную прибыль от взлетевших тиражей июня журнал перечислил Юлиной семье – на похороны бывшей сотрудницы и воспитание сына, оставшегося без матери. Да и на лечение Виталия не поскупились.

Виталий писать о происшествии ничего не стал (не мог себе представить, как он сможет бесстрастными, плоскими словами поведать о смерти Юли), хотя Макар настойчиво его об этом просил, чтоб из первых уст, так сказать. Выйдя с больничного, Виталий взял у Макара отпуск за свой счёт на неопределённое время. Снял нательный крестик, вместо него повесил на шею шёлковую нить с той самой пулей калибра 5,45, которую извлекли из-под его ключицы, и в конце августа уехал в Норвегию. Побывав несколько раз в этой стране ранее, Виталий ощущал её как место, где Земля смыкается с Небом, где человеку открывается Истина, где есть временный покой – предтеча новой жизни, и где, возможно, будет шанс осмыслить себя и понять, как жить дальше, ради чего и зачем… Продолжать свою журналистскую карьеру в «Пересвете», где всё так напоминало о Юле, ему теперь казалось немыслимо. Да и другие варианты журналистики представлялись чем-то из области мелкотемья и пустяшных вензелей на отдалённых полях жизни. Что-то должно было измениться в направлении, векторе движения, смысле его существования на Земле…

На окраине Олесунна он снял в кемпинге недорогой бревенчатой коттедж и зажил до прояснения мучивших его вопросов. С утра и до обеда Виталий лежал на жёсткой деревянной кровати, глядя в открытое окно на дальние склоны гор, на разномастные облака, вздыбленные Гольфстримом, слушал щебетание птиц. Выходил временами на крыльцо, чтобы вяло покурить, присев на скамейку. Без вкуса и куража потягивал местное светлое пивко «Рингнес», собирал ягоды и грибы на ближних склонах гор, а по вечерам брал на ресепшне спиннинг и выходил к городскому маяку побросать пилкер на макрель или треску. Рыбу, правда, в основном отпускал. Себе брал на пропитание хвостик-два, больше и не требовалось, ел он тут мало. И всё время думал, думал… И к середине сентября, в одно холодное дождливое утро, когда за порог выходить стоило только по самой крайней надобности, решил собрать свои растрёпанные мысли в нечто связное. После завтрака Виталий решительно пододвинул стул к столу у окна, достал блокнот-ежедневник, стальную шариковую ручку – подарок Юли на последний День защитника Отечества – и стал быстро набрасывать тезисы своих умозаключений: