– Ясно. Ну что ж, исследуйте, товарищи ученые. Родина ждет от вас результатов.

**

Основная часть совещания закончилась. Мужчины в очках в кабинете больше не было. Марк Антонович остался в узком кругу со своими птенцами-орлятами. Так он про себя называл двух непосредственных подчиненных, с которыми работал уже много лет и на которых имел далеко идущие планы.

Кабинет Марка Антоновича выглядел предельно аскетично: два стола с венскими креслами, несколько шкафов с книгами, вешалка для одежды, круглый журнальный столик. В шкафу за стеклом стояли бронзовые бюсты советской эпохи, графин с водой, бутылка водки и несколько граненых стаканов. На стене висел портрет Дзержинского с цитатой:

«Любовь – творец всего доброго, возвышенного, сильного, теплого и светлого»

Те, кому доводилось бывать в этом кабинете, знали, что цитаты под портретом периодически менялись. Выбор цитат, по-видимому, был как-то связан с настроением хозяина.

В кабинете находилась зона отдыха, которую отгораживала складная ширма. Обычно ширма была наполовину сложена, и посетители могли видеть за ней кушетку с подушкой и простеньким клетчатым одеялом, похожим на те, что выдавали когда-то в поездах. Марк Антонович спал там, когда уставал (он в принципе любил поспать). Возле кушетки на прикроватной тумбе иногда можно было увидеть открытую стеклянную банку с домашними соленьями или блюдце с куском сала на краюшке черного хлеба. Там же, в зоне отдыха, виднелась почти незаметная дверь в «подсобку».

Марк Антонович неторопливо достал папиросу из пачки «Беломора» и вставил ее в деревянный мундштук. Почти все из имевшегося в кабинете было для атрибутики и создания правильной атмосферы, но для особых случаев в кабинете всегда находился хороший коньяк, виски и коробка душистых сигар («от кубинских товарищей»). В общем-то и курил хозяин кабинета не в затяг, а просто дымил папиросой для красоты.

– Что скажете? Как вам доклад Уточкина? – наконец спросил Марк Антонович, выпустив в воздух кольцо папиросного дыма. Запах табака был неприятным, но никто из присутствующих не обращал на это внимания.

– Ну что сказать. Умных слов много, а конкретики ноль, – произнес тот, что был потемнее.

– По текущей ситуации все вроде по делу. Но мы и без них все это знали. А предложения – либо полная дичь, либо ни о чем, – отозвался следом тот, что был посветлее.

– Зачем мы вообще с ними сюсюкаемся, Марк Антонович? Мы ведь в итоге всегда делаем по-своему.

– Согласен. Закрепощенность и душевный бюрократизм сделал наших ученых идейно бесплодными. Но иной науки у нас нет, а без нее в современном мире никак. Так что сюсюкаться с ними мы будем, это хороший тон. В общем-то эти люди не виноваты, что не соответствуют нашим ожиданиям. Именно поэтому не их, а наша функция создавать смыслы и творить историю.

– «Если не мы, то кто же – кто же, если не мы!?» – в один голос произнесли двое мужчин. Эта фраза, по-видимому, имела для присутствующих какое-то значение, потому что Марк Антонович при этом посмотрел на подопечных очень одобрительно.

– Почетная миссия науки – быть нашим интеллектуальным эскортом (в хорошем смысле этого слова) и держать свой фронт. А с этим они справляются. Попробуй сегодня Карл Маркс просочиться в их ряды – он бы провалил все собеседования и экзамены. В лучшем случае всю жизнь просидел бы в должности лаборанта в каком-нибудь Усть-Пендюйском сельско-педагогическом. В общем, труд наших ученых мы должны уважать, как любой иной честный труд. И язык их птичий должны знать, чтобы понимать, о чем они там между собой чирикают.