– Я забираю ее. Девочка обычная. Она отправляется прочь отсюда. Все документы уже переданы в детский дом «Солнышко», – он тащит меня, а я плачу, пытаюсь лечь на пол, брыкаюсь и даже кусаю врача за руку.

– Отпустите ребенка! – Иннокентий пытается отнять меня у Виктора, но тот так сильно вцепился в мое запястье, что на нем вот-вот появятся синяки.

Я желаю всем сердцем, чтобы Виктор исчез отсюда, чтобы не портил мне и Иннокентию жизнь. Я отталкиваю его всеми своими силами. И в этот момент что-то происходит. Его рука наконец-то отпускает мою, и мужчина отлетает к стене. Слышится удар, а затем Виктор падает вниз, как подушка, набитая перьями. Так же тяжело и неловко.

Я сижу на полу, не удержавшись на ногах, и удивленно смотрю на врача, приходящего в себя. Рука болит. Иннокентий стоит рядом в ступоре и медленно переводит взгляд с меня на Виктора Федоровича.

– Это сделали вы, Бородин? – врач, шатаясь, поднимается на ноги и бредет в нашу сторону. – Я знаю, что у вас есть сила телекинеза. Это вы. Я подам на вас в суд.

– Это не я, это Маруся, – губы Иннокентия расплываются в радостной улыбке. – И что вы скажите в суде? Маленькая девочка отбросила вас от себя силой, так что вы врезались в стену? Ну, не смешно ли звучит, а, Гадюков?

Лицо врача собирается в наипротивнейшую из гримас. Он кривит губы и злобно бросает.

– Я добьюсь, чтобы ваш цирк уродов прикрыли. Или хотя бы отдали в профессиональные руки.

– Профессиональными руками вы называете себя, Виктор Федорович? – Иннокентий берет меня на руки. Я обхватываю его шею и утыкаюсь носом в его щеку.

В голове радостно пляшет: «Меня не отдадут!». Я такая же, как они!

– Предположим. Уж всем лучше, чем вы.

– Государство спонсирует нашу школу. И следит за развитием этих детишек. Вряд ли вам удастся прикрыть программу.

Врач уходит широким шагом по коридору. Иннокентий протягивает мне мой талисман.

– Мои поздравления, Маруська, у тебя получилось. Не бросай его больше. Это ведь все, что у тебя осталось, – он вешает камушек мне на шею.

***

– Ну, давай! Покажи мне, что ты можешь! – Иннокентий радостно потирает руки.

Я приказываю коробку сдвинуться с места. Пытаюсь отбросить его к стене. Но ничего. Пусто. Все так же, как и было несколько часов назад.

– Не можешь? – Иннокентий потирает удивленно бровь. – Но Виктора Федоровича ты ведь как-то отбросила от себя?

Я тяжело вздыхаю.

***

Кресло в медицинском кабинете. Мои руки ремнями закреплены на подлокотниках. На голове шапка из проводков и датчиков, но Бородин прикрепляет дополнительные на лоб, виски и затылок.

– А теперь, Маруся, закрой глаза. Больно не будет. Просто делай все, как тебе говорят, – просит Иннокентий. Он добрый, и я ему верю, что больно не будет.

Плотно смыкаю веки.

– Нет, я не понимаю, – слышу голос Иннокентия где-то за спиной. Наверное, смотрит на экран монитора. – Не понимаю!

Мои способности так больше и не проявились. Иннокентий больше года пытался заставить мой дар работать, но он словно опять уснул.

Виктор Федорович после того инцидента уволился. На его место пришли новые врачи. Они хотя бы не были такими злыми, хотя тоже относились с сомнением к моим способностям.

Врачи постоянно советовали Иннокентию отдать меня в детский дом, чтобы я росла с обычными детьми.

– Ей так будет легче!

– Вы многого от нее требуете. У ребенка должно быть детство.

– Она здесь чувствует себя лишней. Другие дети двигают предметы, воспламеняют свечи, читают мысли, а Маруся этого не может. Наверняка ей обидно.

Все эти слова были адресованы Иннокентию, но я все слышала и все понимала. Я не была глупой и знала, что рано или поздно меня выгонят из этой школы.