– Ясно, – проблеял высокий и, помявшись, тихо уточнил. – А как нам идти?

– Как пришли, так и уйдете.

– Но…

– Ну да, я провожу, – снова приближая лезвие к кадыку, заметила я. – Чтоб раньше времени память не отшибло.

Высокий отчетливо почувствовал холод металла на шее, осторожно сглотнул, поводил глазами в поисках тропки и остался на месте.

– До рассвета хочешь стоять? Пока весь лагерь не проснется?

– Не, – проблеял он.

– Тогда вперед, – приказала я и с удовольствием сдавила пятки.

Он снова ойкнул и двинулся к кустам, где скрывалась едва видимая в потемках тропка. Движения высокого мужика, достаточно крепкого для того, чтобы перебороть не то что худосочную девушку, но даже Витька, казались механическими, сильно скованными, будто его заморозили и заставили идти, не дав отогреться.

Перед ним, послушно прокладывая путь, шел приземистый товарищ. Этот не так сильно испугался моего присутствия, как расстроился от того, что пришлось оставить оружие на поляне.

– Через двое суток заберете, – грозно произнесла я, заметив горестный взгляд низкого мужичка. – Если не побоитесь вернуться.

– А, – снова подал голос высокий.

– Ага, – согласилась я и, как коня, подстегнула его пятками. – Давай, не тормози, а то до рассвета домой не вернешься. Там-то, наверное, тебя уже потеряли.

Пленник послушно прошел кусты, осторожно ступая по земле, вышел к тропинке и снова остановился, ожидая приказов.

– Топай, давай. Оба топайте.

Они пошли. Приземистый семенил, порой оглядываясь на нас. Высокий никак не мог избавиться от скованности мышц, отчего больше походил на грубо собранный механизм.

А во мне разгорался давно позабытый азарт. Чувство собственного превосходства над более сильным противником. И что-то подсказывало, что дядь Саша порадовался бы за меня, узнай он, что этот огонь не потух, а лишь чуть убавил пламя.

Жутко хотелось так и дойти до окраины села, понукая поверженного противника, как покорную лошадку. Но тут же здравомыслие возвращало меня к лагерю, который останется под присмотром трижды обосравшегося Мишки, засевшего в кустах до первой побудки.

Потому, чувствуя какую-то слишком уж ненормальную ответственность за спящий недалеко отряд, я все же приказала:

–Тпру, лошадка, стой.

Высокий тут же застыл, практически окаменев от близости все еще холодного и острого металла у самого его кадыка. Удивительно, что при стольких годах мирной жизни, моя рука до сих пор сохраняла твердость в подобных делах.

Я ловко соскочила с мужика, нож аккуратно скользнул по его правому плечу, чувствительно пробежался по спине и остановился чуть ниже лопаток:

– Теперь слушай инструкции и запоминай.

Ощутив, что клинок упирается ему в позвоночник и отлично натягивает полотно плотной куртки, высокий послушно кивнул, даже не думая хамить или угрожать. А заодно забыв, что сама я дышу ему в шестой позвонок.

– Сейчас берешь своего друга в охапку и быстрыми шажками топаешь в сторону родного дома. И забываешь про все, что приключилось этой ночью.

– А ружья? – тихо подал голос приземистый, слушая мой инструктаж.

– Ты уверен, что хочешь вернуться туда ради двух пороховых трубок? – угрожающе поинтересовалась я.

– Они хорошие, – пролепетал тот.

– Он у тебя вообще как? С головой дружит? – уточнила я у высокого. – Оружие дороже жопы?

– Фанька, не беси, – грозно прошипел пленник.

– Но она сама сказала.

– Я слышал, что она сказала. Это ж баба, потом взяла и передумала.

– Короче, – оборвала я спор. – Меня не волнует ценность ваших ружей и не волнует ваша личная безопасность. Хотите рискнуть и вернуться за своим добром? Вперед, приходите послезавтра. Может, повезет и все будет на месте.