Судя по тому, как Мишка шикнул на откровенного Витьку – они не знали. А Прокофьев так и вовсе считал, что это военная тайна, которую нельзя разглашать кому попало.

– Ладно, пришел подполковник и случилось чудо? Нашлось решение?

– Не знаю, – отрицательно покачав головой, ответил переговорщик. – Но после его визита полковник Генадьев собрал наш отряд и отправил сюда.

Над участком воцарилась тишина. Бойцы и мирные ждали моей реакции, а я просто сидела и думала, как много дядь Саша рассказал главному стратегу страны? И почему тот так неуклюже снарядил этих мальчишек?

Тусклый огонь, еле разгонявший густую темноту, нагло лез в мою голову. Он пытался напомнить мне, что были и хорошие времена. Еще и упоминание дядь Саши никак не выходило из головы. Оттого я громко поставила кружку на стол, рассеивая тишину и встала:

– Все, поздно уже. Спать пора. По ночам тут холодно, так что советую ставить одну палатку и укомплектоваться всем в нее. Если она, конечно, не одноместная у вас. Можете убрать стол в сторону – тут самое ровное место и земля не бывает влажной. Почти пятизвездочный отель получится.

– Но, – попытался робко возразить Хвостик и тут же сник, наткнувшись на мой взгляд.

Витька и Костик понимающе кивнули, Андрей уточнил:

– Что с Луншиным? Оставите у себя?

– Я – зверь что ли? – с насмешкой спросила я и скрестила руки на груди. – Пусть в доме остается. Там и печь есть, протопленная. И стены от морозов защитят. Да и мне сподручней. Если вдруг чего – руку протяну и проверю.

Бойцы понимающе кивнули и принялись сдвигать стол к дому, предусмотрительно перетаскивая все необходимое ближе к печи. Я улыбнулась их дальновидности и заметила:

– Дрова слева от крыльца найдете. Там же стоит колода, в ней топор. Не думаю, что вы решите использовать его не по прямому назначению, так что прятать не стану. Подмерзнете – растопите печь. В чайнике остался чай, где вода – знаете. В общем, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – хором ответили мне ребятки и продолжили подготовку ночлега.

Лишь Мишка расстроенно стоял в сторонке и вздыхал так горестно, что даже медведю его стало бы жалко.

На меня же это никакого эффекта не произвело – я ловко поднялась на крыльцо, еще раз оглядела гостей и вошла в дом, закрыв за собой дверь на щеколду. Впервые за семь лет.

В единственной комнате уже становилось прохладно. А ведь еще даже не осень, что дальше-то будет?

Подбросив дров в печь и убедившись, что все разгорелось, я прошлась до Луншина и прислушалась к его хоть и мерному, но очень тихому дыханию. В темноте оценить его внешнее состояние было сложно, потому приходилось полагаться на прочие чувства.

Так и не подумаешь, что на лавке раненный лежит – разило от него спиртом так, что становилось странным, чего это на горизонте сельский фельдшер не маячит? Температура у тактика была вполне удовлетворительной, чуть теплее, чем моя. Потому надежда на отсутствие заражения крови утверждалась в своих позициях.

Немного подумав, я приволокла одно из трех своих одеял, накрыла его, подоткнув края так, чтобы не задуло сквозняком, передвинула лавку ближе к печке, чтобы жар обогревал «пациента», а после и сама нырнула под оставшиеся два одеяла, старательно крутясь, нагревая спальное место.

За окном стояли непривычные шорохи. Бойцы уже установили палатки, но продолжали тихое совещание. Интересно, как они собираются уговаривать меня теперь отправиться с ними, когда самый жирный козырь оказался в моих руках?

Стоило сразу догадаться о том, что к операции приложил руку дядь Саша. Вот только как глубоко и обстоятельно? Не думаю, что от одной беседы эту малышню погнали бы в такую глушь.