И это поле – наша новая модель истины.

Работа кипела.

Система «Алетейя» переписывалась.

Алгоритм учился вычислять средневзвешенную правду.

Он сравнивал фрагменты воспоминаний, сопоставлял их с данными, строил вероятностные карты событий.

Он предлагал версии – не как абсолюты, а как динамические структуры, зависимые от контекста и наблюдателей.

И каждая версия получала рейтинг достоверности.

Не бинарный.

А скользящий.

Как прогноз.

Как вероятностная мозаика.

– Мы не ищем истину, – сказал Даниэль однажды ночью, когда все молчали. – Мы моделируем её траекторию. Как комету, чья орбита зависит от всех гравитаций. Даже самых слабых.

– И иногда комету сжигает атмосфера чьих-то заблуждений, – добавила Тиа.

– Или рекламная кампания, – хмыкнул Грегори.

– Или желание быть правым, – сказала Элиза.

Так появилась Гипотеза Динамической Истины.

Истина – это функция наблюдателей,

взвешенная сумма искажённых восприятий,

корректируемая по мере накопления данных,

зависящая от весов доверия,

и постоянно колеблющаяся на оси времени.

И с этого момента протокол Алетейи перестал быть машиной.

Он стал экосистемой правды.

Пульсирующей. Живой.

И очень, очень непредсказуемой.

В комнате было тихо. Не той тишиной, что сулит покой, но той, в которой закипает мысль.

– Мы до сих пор работаем в рамках эвристик, – произнесла Элиза, глядя на экран с уравнениями, словно он только что оскорбил её математику. – Мы моделируем закономерности, но не умеем их распознавать. Мы видим искажение после того, как оно произошло, а не в момент его появления.

– Ты предлагаешь обучить систему видеть ложь? – спросил Грегори. Он, как всегда, стоял у кофемашины, и в его голосе слышался скепсис, облитый крепким эспрессо.

– Не ложь. – Элиза сделала паузу. – Паттерн искажения. То, как мысль отклоняется от события. Мысль – не случайный шум, она систематична.

– То есть – найти структуру в хаосе, – кивнул Даниэль. – И обучить алгоритм видеть эту структуру.

– В каком пространстве? – осторожно спросила Тиа. – Мы же не можем скормить машине воспоминания напрямую.

– Но мы можем скормить ей данные судебных разбирательств, – сказала Элиза. – Те, в которых итог был установлен с высокой степенью вероятности, с множеством источников, с перекрёстной проверкой, с независимыми подтверждениями.

На экране вспыхнула надпись:

«Нейросеть восприятия»

v.0.1 APL (Aletheia Pattern Learner)

– Мы не учим её говорить, что правда, – пояснила Элиза. – Мы учим её видеть, как человеческий разум отклоняется от правды.

Тренировочный корпус состоял из 8,322 дел. Судебные материалы за последние 30 лет, от военных трибуналов до дел о кражах велосипедов. Всё, что имело:

Стенограммы показаний.

Видеозаписи.

Психологические профили участников.

Финальные вердикты, основанные на многочисленных перекрёстных проверках.

Алгоритм разделялся на три ключевых модуля:

1. Модуль семантической декомпозиции.

Разбирал тексты свидетельств на атомарные смысловые конструкции. Не просто «что сказано», а «как сказано», «в каком порядке», «с какой интонацией» (при наличии аудио), и даже «что не сказано».

2. Модуль паттернов искажения.

Искал закономерности между показаниями и итоговыми фактами. Если свидетель говорил «я уверен», но позже выяснялось, что он ошибался – это фиксировалось. Если пять разных людей с систематически одинаковыми искажениями утверждали противоположное, это становилось узором.

3. Метаслой корреляции.

Объединял эти паттерны в обобщённые когнитивные схемы отклонения. То, что в обычной психологии называлось бы biases, здесь становилось точкой в многомерном векторном пространстве искажения.