Я буду объективен в каждом слове,

Пускай былое станет за строкой

И скажет, не боясь ни слёз, ни крови,

На призраки обид махнув рукой.

Ведь есть же что припомнить год за годом,

Была же в этой дружбе Божья весть!

Летели строки – дух не перевесть,

И город вырастал под небосводом,

А деревца на улице твоей

Вздыхали, и трамваи напоследок

Звенели нам во мгле ночных огней,

И дождик был таинственен и редок.

Припомнить ли высоких слов полёт,

О нет, не разговоры – монологи,

И то, что в грозный час произойдёт —

Припомнить ли печальные итоги…

По улице мы шли и заглянули

В какой-то двор, не знаю, отчего,

Как бы услышав в голубином гуле

С грядущим голосом строки родство.

Там у стены приземистой и тёмной

Желтея, деревцо тянулось ввысь,

Раскидывая ветки неуёмно,

И ты мне вдруг сказал: «Остановись.

Взгляни – вот лучшее».

И в самом деле,

Узнали будто осень мы в лицо,

А листья золочёные летели,

И медленно дрожало деревцо.

«Вот наши судьбы, наши вдохновенья —

В глухом дворе, у сумрачной стены

Возносим небесам благодаренья,

Но злато строк своих терять должны.

Кто подберёт?»

И мы ушли. И снова

Нас улицы кружили и вели,

Но я твоё навек запомнил слово,

И хмурый двор, и деревцо вдали.

Владиславу Ходасевичу

…Судьба поэта в каждой строчке

И точность каждой запятой,

Парижской ночи мрак пустой,

Российские лихие ночки.

На пьяных улицах свистки;

Пайки, плакаты, приговоры

И тяжесть лиры.

Кратки сборы

Из ночи страха в ночь тоски.

Но взяли мы из рук твоих,

Поэт, и злость твою и вздохи,

Тяжёлый груз ночной эпохи

И наш взвалил на плечи стих.

И сеятель недаром твой

Прошёл – зерно, пробив бетоны,

Взошло свободною строкой,

Хоть и слышны порой в ней стоны.

Перекликались замыслы и звуки,

Как древние дозорные костры,

Трамваи шли в тартарары,

И звёзды падали нам в руки,

Твой белый стих в ночи белел,

Пылали церкви, и поэты

шли на расстрел,

И предрекали кровь приметы,

Катились казни по Руси,

Жестокие сбывались сроки —

Как скорбно, Господи спаси,

Перекликались наши строки!

О, как их слушала Нева,

А то вдруг площади, вокзалы,

То финский пригород, то шалый

Шум электрички лез в слова.

А помнишь, в тихом сосняке

Ты белку увидал на ветке

И ей прочёл. И впрямь, к строке

Она склонила слух свой меткий.

«Природа не враждебна нам, —

Ты мне сказал, – мы с нею вместе,

Услышав светлое известье,

Она сияет в лад стихам.

Но жалкую почуяв ложь,

Враз прячется и пропадает,

То бьёт её лихая дрожь,

То в злой озноб её кидает».

И словно бы в ответ листок

Скользнул, кружась, мелькнул и замер…

Перекликанье наших строк!

Как перестук во мраке камер…

О, наши ненависти, наши страсти…

Как рассказать?

Вот комната твоя,

Журнальный столик, и листы, и счастье

Совместности, и чаша нам сия.

Дверь на задвижку. Охраняют стены

От милостей родителей твоих,

О, как же наши тайны сокровенны,

И как отчаян, и как звонок стих!

Он небеса пронзает, он свергает

Твердыни зла, но друга два иль три

Его узнали…

Светофор мигает,

Дрожащие мелькнули фонари,

Последний пассажир, на эскалатор

Ступаю я, резиной пахнет гул,

А в воздухе метание метафор

И ритмов всех размашистый разгул.

О, как внезапно пели телефоны,

Как лифты обрывались в глубину!

Но и не только творчества законы

Мы знали, не поэзию одну.