А вот появилась и старушка, на которую упал Бартоломеу. Она танцевала со своей клюкой. Ее звали Журема, ей было за восемьдесят. Но при этом совсем не было похоже, что она хромает. Она была в лучшей форме, чем я, прекрасное здоровье, разве что легкие симптомы синдрома Альцгеймера. Мало кто так танцевал, как она. Продавец надежды был ею очарован. Они танцевали вдвоем, а я не верил своим глазам.

Вдруг она выскользнула из объятий Учителя. Подойдя к танцующему Бартоломеу, легко стукнула его по голове клюкой и сказала:

– Мерзавец.

Я не смог сдержать смех. Я тоже хотел ударить его, когда он влепил мне свой вонючий поцелуй.

Учитель повернулся к ней и воскликнул:

– Красавица!

А затем подхватил ее за талию и подбросил. Старушка получила дозу адреналина и почувствовала себя двадцатилетней.

Мне иногда казалось, что Продавец надежды лукавит. Но потом я думал: а разве эта старая женщина не восхитительна? Что есть красота? Пока я так размышлял, хитрюга алкоголик подошел к ней ближе и стал заискивать:

– Красавица! Волшебная! Прекраснейшая безумная! Очаровательная!

На него обрушился еще один удар.

– Бесстыжий мерзавец! Дешевый соблазнитель! Кобель! – кричала старуха, изображая гнев.

Бартоломеу опустил было хвост, но тут же понял, что она шутит. Старушка растаяла. Ее уже пятьдесят лет никто не называл красивой, не использовал в разговоре с ней прилагательных в превосходной степени. Она оживилась, взяла пьяницу за руки и принялась танцевать с ним. Я был впечатлен: мне была известна сила критики, а вот с силой похвалы я знаком не был. Быть может, те, кто знаком с ней, лучше исправляют ошибки, дольше и лучше живут? Я был в замешательстве. Никогда еще я не видел столько странных вещей за один день.

Пока мы шли, человек, за которым я следовал, учил нас, что малые дела могут быть сильнее больших речей. Слушая его лекции под открытым небом, я увидел, что его жесты и молчание эффективнее любых ораторских приемов. Мы интуитивно понимали, что он хранит большую тайну. Спросить мы не отваживались, потому что разъяснениями Учитель нас не удостаивал. Он был специалистом по превращению жизни в праздник, даже когда этот праздник начинался на краю крыши высотки.

Учитель не уставал повторять нам:

– Счастливы смеющиеся над своими глупостями, ибо их глупость есть расслабление.

Я ненавидел глупых людей, дающих поверхностные ответы, но на самом деле и сам был полон глупости. Мне нужно было учиться смеяться над самим собой. Мне нужно было учиться искусству «проветривать голову» – искусству, которое не жалуют в храме знаний.

Университет, в котором я работал, выпускал из своих стен людей, неспособных заглянуть внутрь себя, понять свою глупость, расслабиться, плакать, любить, пойти на риск, выйти из рутинных дел, а уж тем более начать мечтать. Я был самым грозным преподавателем, великим критиканом. Я впихивал в своих студентов критику, только критику, но никогда не учил их радоваться жизни. Конечно! Как дать то, чего сам не имеешь? Печальной и пустой была моя жизнь.

Я гордился своей этичностью и честностью, но теперь начал понимать, что был нечестен и антиэтичен с самим собой. К счастью, я начал учиться изгонять «демонов», которые словно загипсовали мое сознание, превратив меня в невыносимого типа.

После двадцати минут танца у подножия высотки Сан-Пабло Продавец надежды снова попросил тишины у оставшихся. Когда разгоряченные радостью люди успокоились, он, ко всеобщему изумлению, громко, как будто с вершины горы, продекламировал стихотворение:

– Многие танцуют на полу, но не на дороге самопознания. Они – боги, не признающие своих границ. Как им найти себя, если они не потерялись? Как им стать людьми, если они не приблизятся к себе? Кто вы? Да, скажите мне, кто вы?