Пожалуй, продолжу разбирать наш архив. Каким чудом мы перевезли сюда весь наш товар, оставшись незамеченными, не понимаю, видимо, действительно, каким-то чудом. Так что пока отключаюсь, но ещё вернусь, будьте начеку.
Противный звук снова пронзает вашу голову, но мозг ваш опять не взрывается. Звук быстро исчезает, не оставляя после себя ни голоса, ни тихого межвременного, как вы теперь понимаете, радиошума.
2
В вашей голове снова совершенно неожиданно раздаётся противный звук. Звук практически тут же исчезает, остаются уже знакомые вам таинственный радиошум и голос.
У нас тут вечер. Девятый час. Торгаш всё спит на подоконнике, а я, как и планировал, потихоньку разбираю оставшийся товар, он же архив. Архив наш остаётся довольно большим, всё потому, что слова сегодня плохо разбирают. Постграждан можно понять – товар запрещённый, дорогой, да и тех, кто умеет читать, всё меньше и меньше, даже притом, что лучевая болезнь нынче всё равно, что насморк – так же не смертельна. Люди сегодня чаще мрут от нервного истощения – воображатель воображателем, но работает-то он на психической энергии своего хозяина. Кстати, вы, наверное, недоумеваете, зачем нам вообще деньги, если всё можно вообразить. А затем, чтобы приобрести и грамотно вшить себе «грушу» нового поколения – с более высоким разрешением. Ну и, конечно, для того, чтобы иметь возможность вливать себе через гастростростому питательный раствор покачественнее да пополезнее. Впрочем, более продуманные постграждане копят деньги на будущее, в котором, как они думают, будет какая-то вменяемая экономическая система и реальные перспективы на реальную жизнь, а то и на Возрождение – начало новой постъядерной эпохи в истории человечества и страны.
О! А вот и мой любимый раритет – «Записки из подполья». Обожаю эту книгу, вся эта комната в углу и оформившаяся в ней философия экзистенциализма… Вот странное дело: родился-то я намного позже того, как само слово «экзистенция» стало чуть ли не ругательным. Копаться в себе, задумываться о том, кто ты, зачем и куда идёшь, стало пошлым ещё, по-моему, у вас там – в начале двадцать первого века. Я родился гораздо позже, но откуда во мне тяга к этой теме? До сих пор не понимаю. Но каждый новый кусочек страницы с очередным словом отрываю для покупателя так, как будто это кусок моего собственного сердца, – вот как люблю эту книгу. Знаю «Записки…» наизусть, но покупателям показываю их в последнюю очередь.
Вот ещё пара шедевриков, мировая классика, девятнадцатый век, двадцатый… Смотрю на старинные книги, и прямо слёзы наворачиваются, какую культуру мы потеряли, от чего отказываемся, какие откровения стараемся забыть через этот запрет на язык, на слова, прекрасные глубокомысленные русские слова… А теперь вот «ум» да «ум» кругом.
Но есть отдельные словофилы, готовые отдать за новое для себя и старое для мира словечко последние деньги. А некоторые сами приносят на продажу свои библиографические раритеты.
Правительство решило лишить нас языка, но великую русскую культуру так просто не убить! И у Торгаша, я знаю, несмотря на его прозвище, главная цель не выручка, а сохранение, хотя бы частично, той – доумной – великой культуры. Хотя сам он строит из себя циника, барыгу какого-то, но я-то вижу его насквозь, и верю ему, иначе бы не пошёл за ним, обрекая себя на долгие прятки и смертную казнь, которая обязательно случится в конце всех концов. В общем, дорогие мои предки, что бы дальше с нами тут ни произошло, я хочу, чтобы вы там у себя знали: мы боремся за наши язык и культуру и будем бороться до конца! Собственно на дальнейшую, более агрессивную борьбу мы и копим деньги. Национальная валюта у нас хоть и временная, но всё же валюта. Правда, не знаю, как нам удастся перевести всё наторгованное в электронный формат…