Когда-то все было совсем иначе.

Я родилась на Белом Ациане в доме зажиточного имперца Ника Сверта, служившего главным смотрителем Имперской Торговой палаты Ациана. Кто-то утверждал, что я была его дочерью. Другие говорили, что моя мать попала в этот дом уже будучи беременной неизвестно от кого. Мама никогда не отвечала на этот вопрос, да это и не имело для меня особого значения. Далеко не всех детей официально признают. Лучше я никогда не жила. Хозяин любил мою мать.  Настолько, что позволял сидеть с ним за одним столом. У нас были свои покои с балконом и выходом в сад, имперская одежда. Даже свой капитал, которым мы могли безотчетно распоряжаться. Но, была одна мелочь, которая в итоге перечеркнула мою жизнь — мы обе формально оставались рабынями.

Мама не решалась настаивать — мы и так получили невозможное. Ник Сверт клялся, что мы получим свободу с оглашением его завещания. А пока он жив — мы всегда под его покровительством. Может, так бы оно и было… если бы Ника Сверта не обвинили в махинациях с незаконным товарооборотом.

Хозяина арестовали, имущество конфисковали. Мне было восемнадцать.

Тогда все и началось.

Где-то в глубине души я была даже рада, что мама не увидела всего этого кошмара. Она бы не вынесла разлуки. Она умерла от удара, когда за нами пришли солдаты — черные имперцы. Просто рухнула на мрамор и осталась лежать, как сломанная кукла. Я плохо помню, что было после. Мне что-то вкололи, и сознание затянулось туманом. Ни горя, ни страха, ни мыслей. Я не могла даже толком говорить. Потом я будто очнулась от сна и погрузилась в совершенно кошмарную реальность.

Меня продали с молотка там же, на Белом Ациане. Где-то между мраморными консолями из господского дома и голографическими ширмами с райскими пейзажами. За пятьсот двадцать геллеров — символическая цена в имперскую казну. Вхожему в хозяйский дом наместнику Ациана высокородному Валериану Теналу. Позже я краем уха слышала ужасные вещи, и у меня не было оснований не верить. О том, что арест Ника Сверта — дело рук наместника, обиженного на то, что тот отказался продать какого-то раба.

Или рабыню…

Тогда мне повезло. В тот же день Валериан Тенал получил срочный вызов в столицу. Ему было не до меня. Он уехал сразу же и больше не вернулся.

Это был спокойный год. Наложниц не привлекали к работе по дому, даже в отсутствие хозяина. Я была предоставлена сама себе и просто жила, с ужасом думая о том дне, когда мой новый господин вернется.

Когда стало известно, что Тенал не вернется — имущество распродали. Включая всех рабов. С тех пор моими хозяевами были перекупщики, купцы, торговцы. Это была жизнь в грузовых трюмах, старых дребезжащих челноках и вечных торгах. Нас покупали и продавали оптом и поодиночке, чтобы вновь перепродать. Радовало лишь одно — мне не приходилось ни с кем спать. Меня берегли, не трогали даже пальцем, в отличие от остальных. И за эту милость я бесконечно готова была терпеть дорожные неудобства и постыдные торги. Но я не могла не понимать, что однажды всему этому придет конец.

Теперь придется платить за три года относительного покоя.

После разыгравшейся на моих глазах сцены между отцом и сыном в душе на короткий миг поселилась робкая надежда, но почти тут же пропала. Квинт Мателлин остынет — сын есть сын. Лучшее, что я могу получить — небольшую отсрочку. Но как запретить себе надеяться, когда внутри все обрывается от страха?

— Это тебя привели голой?

Я вздрогнула от неожиданности, подняла голову. Сверху вниз на меня смотрела темнокожая лигурка. Красивая и изящная с копной крашенных до снежной белизны волос и раскосыми карими глазами. Одна из наложниц. Отца? Сына? Или обоих? Я слышала, так бывает. И от этой мысли становилось еще страшнее.