Алкоголь всегда был плохим советчиком, будил самые тёмные мысли и желания, срывал маски и ломал границы дозволенного, а в тот вечер я просто упоролся им. В мозгу, разогретом крепким виски, то и дело всплывали картины давнего прошлого, о котором я не говорил ни единой живой душе. Нет, я один нёс этот груз, тянущий на дно.

Когда после всего Милана рухнула на пол, я на мгновение подумал, что убил её, что пистолет на самом деле оказался заряжен, просто в затуманенном алкоголем разуме я не услышал звука выстрела. Опустившись перед ней на колени, я приподнял девчонку и как мог, осмотрел. Нет, я не собирался убивать её. Из приоткрытого рта доносилось поверхностное дыхание, на шейке билась тоненькая жилка. Потрогав голову, я с облегчением убедился, что крови нет. Дочка Аслана была жива, просто потеряла сознание, должно быть, от шока.

— Милана!

Я встряхнул её несколько раз, а потом дал пару несильных пощёчин. Она не приходила в себя. Тогда я сорвал рубашку и завернул в неё девчонку, после чего шатаясь и сбивая углы, понёс в её комнату. Там положил на постель и ещё раз попытался привести её в чувство, но безрезультатно. Я позвонил знакомому доктору, услуги которого стоят очень дорого, но зато он всегда держит язык за зубами.

Я ждал в кабинете, когда доктор проведёт осмотр и продолжал упарываться виски, путая реальность с флешбэками. Стоило закрыть глаза, как перед глазами возникало перепуганное и зарёванное лицо Миланы, которое превращалось в то, другое, а потом передо мной снова возникала Милана, и так по кругу. Стало только хуже. В ярости я разбил бутылку, порезавшись об один из острых осколков.

Олег вошел ко мне, когда я пытался остановить кровь носовым платком. Он сказал, что я, конечно, наворотил дел, но с девчонкой относительно всё в порядке, главное, не трогать её несколько дней. К тому же она истощена и морально, и физически. Ей нужно время и витамины, чтобы поправиться. Он оставил рекомендации и уехал. Я не помнил, как добрался до своей спальни и отрубился.

Проснулся с сильнейшей головной болью. Мой вчерашний поступок не принёс облегчения даже утром, когда пары алкоголя уже улетучились. Кошмары не отступили, а хуже всего было то, что Аслан, судя по последним новостям, так и не придёт в себя, и значит, никогда не узнает о том, что произошло с его дочерью. Он не узнает, что теперь она платит по его счетам, и, стало быть, он не пройдёт тот ад, в котором я варюсь ежедневно. Всё рушилось. Его кома и состояние овоща не давало мне насладиться местью, но возмездие всё равно должно осуществиться, слишком долго я шёл к этому, чтобы остановиться именно сейчас.

Звонок Филиппа Иммануиловича отвлёк меня от размышлений.

— Ярослав Александрович, звоню по поводу вашего брата. После вашего отъезда Вадим Александрович начал отказываться от еды...

Я не дал ему договорить, рявкнув в трубку:

— Выезжаю!

Снова клиника, снова беседа с братом, уговоры, убеждения. Вадик согласился поесть, только если я буду рядом.

— Ты какой-то не такой, — заметил он после обеда.

Мы гуляли с ним по парку. В прошлый раз брат признался, что пытался сознательно утопиться в пруду, и лишь появление медсестры спасло его. Теперь я старался обходить тот пруд стороной. Благо парк был достаточно большим.

— Я всегда такой, — парировал я.

— Нет, сегодня ты особенно не такой, — настаивал на своём Вадик.

Он был упрям, и в этом очень походил на меня.

— Что, если я скажу тебе, что добрался наконец до того, кто убил наших родителей, а тебя самого навечно приковал к инвалидному креслу?

— Не знаю, мне самому недолго осталось, — пожал плечами Вадик. — Было время, когда я страстно желал проделать с Иналовым то же самое, что и он с нами. Он лишил нас всего: родителей, денег, нормальной жизни. Но сейчас перед порогом вечности я хочу лишь спокойно дожить оставшиеся мне дни.