Писатель В. Астафьев, у которого в жизни и в творчестве был один ориентир – правда, добавляет об Отечественной войне: «Первая и единственная пока война из 15 тысяч войн, происшедших на земле, в которой потери в тылу превышают потери на фронте – они равны 26 миллионам, в основном, русских женщин и инвалидов, детей и стариков» (В. Астафьев. «Нет мне ответа» М.2010 г.). Сложим эту цифру с двумя миллионами насильственно возвращенных на родину из немецкого плена и уничтоженных казаков и власовцев – и получим 66 млн. человек, а с официальной (явно преуменьшенной!) цифрой потерь армии в Отечественной войне (27 млн.) – 93 млн. человек.

Современный отечественный историк Д. Фост сообщает также о террористической инерции аппарата КГБ после смерти Сталина. За период 1953–60 гг. этот механизм репрессировал то же количество людей, что и в 1937 г. (TV RTVI, февраль 2010 г.). Столь серьезное утверждение требует документального подтверждения.

Перед нами исторический парадокс. Никогда в истории власть безнаказанно не истребляла своих подданных в таких масштабах. Жертвы испанской инквизиции и гильотины французской революции 1779 г. составили в общей сложности не больше 20 000 человек. Столько же (по исследованиям советского времени!) погибло людей в предпоследний век (XIX–XX) царской власти за все виды уголовных преступлений. Сравните эти данные!

Какая логика двигала большевиками?

Отмежевываясь от официальной цели советской власти – строительства коммунизма, – писатель А. Платонов в тридцатых годах XX в. объяснял подобный геноцид так: «Останется в живых только пролетарское младенчество и чистое сиротство» (повесть «Котлован»). Подобное зомбирование человека означало катастрофу самой природы народа, которая сказывается и в наши дни. Но Сталин придерживался более примитивной тактики: бей своих, чтобы чужие боялись. Это означало, что одна из причин уничтожения Сталиным его соратников по партии состояла в том, что они были идейными коммунистами и поэтому могли понять действия вождя как измену. Причина совершенного им геноцида крестьянства 1930–1933 годов объяснялась тем, что это был класс собственников, а значит политическая сила. Ее он считал необходимым уничтожить переселением крестьян в северную тайгу и тундру, работящих отправить на каторгу в лагеря и на создающееся производство в качестве рабочей силы.

Основа такой политики: власть! Никакой морали (см. Ленина выше!) и никаких идей!

При всей чудовищности такой политики необходимо обратить внимание на моральную сторону действий постсоветской власти.

Эта власть по сей день не хочет, а скорее не может признать подобную катастрофу. Ведь при самой сдержанной оценке происшедшего такая страна должна объявить себя моральным банкротом и начать жизнь сначала. У нее не может быть истории в обычном понимании. Многовековое прошлое зачеркнуто, поскольку оно не спасло страну от краха и потому ничего не стоит. Усилия Петра и его преемников, желавших европеизировать страну и сделать ее государством передовой индустрии, привели к нарастающему недовольству темных низов и в конечном итоге к разрушительной революции 1917 года. Возрождение производства силовыми методами в тридцатых годах не оставило своих плодов. В итоге горбачевской демократизации Россия осталась без промышленности и сельского хозяйства, то есть в состоянии, как при Петре I. О какой истории страны можно тогда говорить?

Маневры советского режима с первых дней его существования говорят о том, что насилие и обман являлись для него главным тактическим приемом. Только во имя чего? Нелепо считать, что теоретически справедливый строй можно установить в реальных условиях лишь бесчестным путем.