– Ну а так, по прошлому опыту, попадали уже в метель, наверное?

– Не знаю, может, скоро тронемся, а может, полночи прокукуем. Всякое бывает. Один раз я до утра стоял. Вон, свет уже выключил, обогрев потише сделал, соляру буду экономить.

Я направился обратно к своему месту. В полутьме салона вдруг увидел освещенное экраном мобильника уже знакомое взволнованное лицо. Дама с вокзала звонила куда-то, чего-то допытывалась. Из трубки доносился возмущенный голос диспетчера: «Женщина, я вам в сотый раз повторяю, техника выехала, она будет чистить всю трассу, вы что, думаете, вы одна там сидите! Потерпите!»

Началось томительное ожидание. Шли минуты, часы, однако ничего не происходило, только периодически вспыхивали среди пассажиров пространные разговоры, всё более отдававшие легкой паникой. За окном словно мешалась какая-то темная серая каша – стремительно несущийся по степи снег. Слышно было, как воет снаружи ветер.

Небольшая группка пассажиров, человек пять, столпилась у дверей. Собирались выйти покурить. Я накинул куртку и рюкзак, присоединился к ним – подышать воздухом.

На улице нас тут же схватила в объятия бушующая метель. Ноги провалились в глубокий свежий снег, ветер противно засвистел в ушах, ударил в лицо, бросил за шиворот пригоршню ледяной крупы. Оказалось, что наш автобус был зажат в длинной колонне, скопившейся на трассе. Голова и хвост ее терялись где-то в снежном мареве.

Мы быстро оббежали автобус, встали с подветренной стороны. Тут было гораздо тише. Народ закуривал, молча пыхтел табаком, о чем-то перекидывался острым словцом. Я заметил среди вышедших на улицу и нервную женщину. Она не курила, стояла чуть поодаль и размышляла о чем-то, нахмурившись и глядя в снег. Вдруг едва заметно кивнула сама себе, будто приняла какое-то решение. Женщина подошла к курильщикам, среди которых затесался и я, чтобы сказать что-то. Но вдруг растерялась. Видно, не знала, как обратиться, то ли «друзья», то ли «мужики». Я догадался, что она не привыкла разговаривать так вот, по-простому, с незнакомыми людьми. «Точно, какая-нибудь начальница», – подумал я. Наконец, дама отважилась.

– Слушайте, мужчины, давайте сходим к голове колонны, может, там что-то знают?

– А что там могут знать? – недоверчиво спросил один полный дядька в еще более полнившей его куртке.

– Ничего там не скажут, – протянул другой, стоявший рядом, и добавил, – Только в ботинки снега наберем. Да автобус свой потом найди, все фары повырубали.

– Ну, можно хотя бы попробовать. Всё же лучше, чем сидеть тут… – женщина взволнованно смотрела на нас в надежде на поддержку, но курильщики отнекивались и отмалчивались.

Она постояла немного в неловком ожидании, затем словно обиженно промолвила:

– Ладно… я тогда сама… я пойду, – и, повернувшись, действительно побрела в глубоком снегу в ту сторону, где терялась в темноте голова колонны. Мне стало обидно за нее. И правда ведь, это лучше, чем бесплодно ждать. Впереди могут знать больше. Да и равнодушие мужиков разозлило. Я нагнал ее:

– Давайте я с Вами.

Она удивленно повернулась ко мне, в тревожных глазах засветилась благодарность:

– Спасибо…

Мы брели в снегу, близко прижавшись к машинам с подветренной стороны. Где кончалась дорога и начиналась степь, в которой снегу было, наверное, уже по пояс – было неясно. Сильный ледяной ветер дул сбоку, с востока. Он нес с собой бесконечные потоки белых хлопьев, бил ими в борта и стёкла машин, создавал причудливой формы сугробы, а всем, что уносилось далее, засеивал степь.

Пройдя, наверное, метров около ста, мы увидели истинную причину такого большого затора. Здоровенный длинный автобус развернуло на трассе, и он съехал носом в кювет. Бампер и передние колёса полностью погрузились в глубокий снег, середина и задняя часть машины перегородили трассу. С наветренной стороны у автобуса скопился уже немалый сугроб, доходивший чуть не до окон. Свет в автобусе не горел, но мы догадались, что причина не в отсутствии пассажиров. Просто экономят топливо.