В целом эти существа были мне симпатичны. Появилось чувство благодарности: все же они меня вылечили. Причем вылечили полностью: от раны не осталось даже шрама.

Кошко-человек мужского пола несколько минут изучал меня, после чего заговорил. Голос у него был необычный, певучий, изменчивый. Он произнес всего две-три фразы, но тембр его голоса за это время несколько раз менялся от тенора до различных оттенков глубокого баса. Интонация так же менялась, от слога к слогу, от начала – к концу фразы.

Звуки чужой певучей речи произвели на меня странное ошеломляющее впечатление. Я только сейчас вспомнил одну важную деталь: русский язык не является стандартным языком всех племен и народов.

Мне казалось, что между нами промелькнула искорка понимания, что мы способны понять друг друга без слов, а тут выяснилось, что это далеко не так. Переход от одного состояния к другому был неприятен. Неожиданно я понял, что мне пред-стоит долгая и кропотливая работа по изучению здешнего языка и налаживанию контакта.

Как всегда, любые неожиданные препятствия, появляющиеся на моем пути, вызвали внутренний протест и испортили настроение. Словно я пришел домой после трудного дня в надежде отдохнуть, а там выясняется, что вначале надо навести в нем порядок. Привыкший работать головой, а не руками, я, как всегда, начал обдумывать обходные пути, дабы обойти преграду, а не ломиться напрямик. После недолгих размышлений, я понял, что обойти это препятствие не удастся. Вернулось спокойствие, мозг мысленно настраивал себя на долгую работу, старался найти приятные аспекты, дабы увеличить ее результативность.

Для пущей важности я произнес цветастую речь, в которой выразил свою благодарность всему его народу, а также надежду на дальнейшее благоприятное развитие наших отношений.

И чуть было не рассмеялся. Совершенно голый, сидя на груде меховых одеял, я на полном серьезе объяснял что-то существу, непохожему на человека, да к тому же не говорящего по-русски.

При этом смущения я не испытывал, было такое чувство, словно я разговариваю с собакой или кошкой. А для них, как известно, интонация важнее, чем смысл слов. Поэтому я старался говорить как можно мягче и дружелюбнее.

Моя речь произвела на старика странный эффект – он словно оцепенел, что напомнило мою собственную реакцию на его речь. Но он быстро собрался, и заговорил на другом языке, менее певучем, но зато более разборчивом.

Я отрицательно покачал головой, дескать, все равно не понимаю. В этой ситуации могло помочь принятие спиртного, причём в количествах кажущихся немыслимыми с утра. Это средство, как известно, является универсальным переводчиком.

Но видимо, у старца были свои взгляды на жизнь. Он что-то негромко сказал своей спутнице, а затем они вместе удалились.

Я остался в полном одиночестве и замешательстве, совершенно не представляя, что мне делать, оставаться ли на месте, или попытаться выйти. В любом случае, не мешало оглядеться.

После внимательного осмотра помещения, мне удалось найти короткую меховую юбку и обувь из мягкой кожи, больше всего напоминающую мокасины. Юбка стягивалась гибким ремнем – толи из сухожилий, толи из лиан – пропущенным сквозь нашитые петли. Мокасины имели шнуровку. Их подошва крепилась к голенищу несколькими рядами тонких кожаных ниток-ремешков. Это была очень прочная и удобная обувь и мне понравилась, чего я не мог сказать о юбке. Облачившись в этот не хитрый наряд, я вышел из комнаты.

И попал в помещение с троном, на котором очнулся в прошлый раз. Комната находилась в его дальнем конце, и вполне могла являться пристройкой к основному зданию. Крышу заделали, осколки камней и доски убрали. В очаге едва теплились угольки. Похоже, кто-то жёг огонь ночью.