О том, что главный предмет комедии – человеческие недостатки, пишет и Добролюбов. «Идеалы составляют достояние трагедии, на долю же комедии выпали… недостатки людские»[103]. Выставление недостатков в комедии имеет общественное значение. «Когда сатирик восстает против недостатков, то у него непременно есть стремление исправить недостатки» [104], – говорит Добролюбов. Один из главнейших комических недостатков – глупость. Глупость, правда, неисправима, но она испытанное средство достижение комического эффекта. Поэтому Добролюбов не поддерживает тех критиков, которые требуют каких-то серьезных комедий. «Комедия не только может, а даже некоторым образом должна представлять бессмыслицу»[105]. «Комедия… выставляет на посмешище хлопоты человека для избежания затруднений, созданных и поддерживаемых его же собственной глупостью» [106].
Некоторые теоретики упрекали Добролюбова в том, что он недостаточно подчеркивает общественное значение комизма. Более прав Эльсберг, который пишет так: «Для Добролюбова, также как и для других теоретиков и практиков реалистической русской сатиры, совершенно очевидна была опасность, которую представляют собой и такие недостатки, как душевная дряблость, слабость, пошлость, с первого взгляда с политической жизнью не связанные, но сказывающиеся тем не менее в конечном счете в той или иной форме на общественном поведении и ценности человека» [107].
Что Добролюбов придавал особое значение именно общественной направленности комизма и сатиры, видно по его статье «Русская сатира в век Екатерины», где он пишет о недостатках, вскрываемых сатириками того времени. Эти недостатки – «неизбежные следствия ненормальности всего общественного устройства»[108]. По мысли Добролюбова, частные недостатки имеют общественное значение, что видно по составленной им программе к изданию предполагаемой сатирической газеты «Свисток», где он пишет, что сатира должна быть направлена против «всего порочного, бесчестного и недостойного человека» [109].
Приведенными цитатами мысли Добролюбова и Чернышевского не ограничиваются. Чернышевский, например, определяет сущность каламбура и фарса, определяет сущность простонародного юмора, касается проблемы, возможно ли комическое в природе. С этими вопросами мы еще столкнемся, когда вплотную подойдем к проблеме смешного.
В своем изложении мы дошли до середины XIX в. Мы брали далеко не все, а только то, что казалось наиболее существенным, важным и умным.
Однако в дальнейшем мы не можем продолжать даже такого беглого обзора, который мы начали.
Начиная с середины 1850-х гг. и до настоящего времени количество трудов, посвященных проблеме комического, все возрастает. Проблема эта трактуется в трудах самого разнообразного характера. Создается множество эстетик, частично больших, многотомных и тяжеловесных, в которых некоторое место (обычно вслед за трактовкой возвышенного и трагического) отводится и комическому. Хотя ни одна из них не достигает такого значения, как рассмотренные нами ранее эстетики, никак нельзя согласиться с мнением Цейзинга, который пишет, что вся история изучения проблемы комического есть не что иное, как сплошная «комедия ошибок» [110]. Авторы этих эстетик обычно резко полемизируют со всеми своими предшественниками и считают их мнения ошибочными, чтобы, в свою очередь, подвергнуться критике в последующих трудах. Многое действительно, несомненно, ошибочно, но каждый мыслитель все же выносит новые верные наблюдения или дополняет и углубляет уже сделанные наблюдения. В это мы входить не можем, а некоторые частные наблюдения, которые представляются плодотворными, будут рассмотрены в своем месте. Из множества эстетик хотелось бы выделить эстетики Э. Гартмана