Между тем в континентальном европейском (и в российском) праве акции акционерных обществ и доли в капитале обществ с ограниченной ответственностью имеют существенно различный правовой режим. Ведь по своей экономической сущности акции изначально предназначены для оборота, т. е. для свободного отчуждения и передачи от одних владельцев другим (и потому выражены ценными бумагами или их современными аналогами), чего никак нельзя сказать о долях, в принципе не рассчитанных на свободную передачу третьим лицам и не являющихся товаром, имеющим рыночный курс. Отсюда традиционное для большинства правопорядков преимущественное право покупки долей другими участниками такой корпорации (и иные ограничения − share transfer restrictions, преследующие цель сохранения принадлежности долей только участникам корпорации). Поэтому преимущественное право покупки акций в российских закрытых акционерных обществах – нонсенс, не соответствующий самому существу понятия акции. Он является результатом недоразумения, а точнее, некритического заимствования российским правом американской конструкции closed corporation, не учитывающего того обстоятельства, что этот аналог ЗАО предусматривает преимущественное право покупки (right of first refusal) для случаев отчуждения именно shares, а не stock.

Незнание этих обстоятельств способствовало распространению в России в начале 90-х годов прошлого века ошибочного перевода термина «share» как «акция», а слова «corporation» как «акционерное общество» (и соответственно private, или closed corporation – как «закрытое акционерное общество»)[134]. Отсюда появление в российском праве абсурдного, по сути, деления акционерных обществ на открытые и закрытые и экономически бессмысленное сосуществование англо-американских закрытых акционерных обществ с германской конструкцией общества с ограниченной ответственностью. Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации и разработанный на ее основе проект новой редакции главы 4 ГК РФ исходят из необходимости отказа от конструкции ЗАО (и соответствующего ей деления акционерных обществ на два вида). Вынужденно соглашаясь с этим, сторонники американских подходов (Минэкономразвития России, рабочая группа по созданию Международного финансового центра, близкие к ним адвокатские фирмы и т. д.) теперь настаивают на введении в отечественное законодательство деления хозяйственных обществ на публичные и непубличные, имея в виду, что непубличными обществами будут объявлены не только акционерные общества, не отвечающие признакам публичных, но и общества с ограниченной ответственностью (которые они тем самым отождествляют с частными компаниями).

Эта идея уже закреплена в ст. 66^>3 ГК РФ в редакции законопроекта о внесении изменений в ГК РФ[135]. Она имеет целью в дальнейшем перейти к определению статуса частных компаний главным образом с помощью корпоративных соглашений и преобладающего диспозитивного регулирования. Но частные компании не являются аналогом обществ с ограниченной ответственностью, ибо последние, будучи разновидностью объединений капиталов, в европейском корпоративном праве подчиняются ряду императивных требований закона и не имеют свободы внутренней организации. Очевидно, что попытки отождествления private limited сотрапуи обществ с ограниченной ответственностью свидетельствуют о непонимании юридической природы и экономических задач последних, основанном на полном игнорировании исторических различий и условий их появления и функционирования. Вместе с тем они ясно показывают «источник вдохновения» отечественных реформаторов, активно и откровенно стремящихся к введению в формирующееся отечественное корпоративное право англо-американских конструкций и подходов.