Пока мама ушла к соседке поболтать, я воспользовался ее отсутствием и сел за стол писать это письмо. Она не знает о письмах тебе. Как считаешь, стоит ли говорить ей правду? Вот и я так думаю. Навряд ли я расскажу, не хочу расстраивать. Как-то раз она выпила больше обычного и сказала больше, чем хотела. Она тихо плакала, а затем призналась, что перестала ждать твоего возвращения и мне велела. Вот, что она сказала: «Давид, он не вернется. Некоторые возвращаются, но не он. Перестань забивать себе голову дурацкими надеждами». Возможно, она права, а возможно – нет, по правде говоря, я и сам не всегда знаю, во что верить.

Иногда я думаю о Соне не только как о друге. Ты должен понимать к чему я клоню. У нее есть грудь. Ее грудь аккуратная и красивая, по крайней мере так она выглядит в лифчике. И при разговоре с ней я стараюсь не смотреть ниже ее подбородка. Скажу я тебе, это не так-то просто.

Когда Соня надевает зеленую кофточку в обтяжку, она идеально повторяет форму ее тела и смотрится так… Мне трудно объяснить, в общем, в ней Соня выглядит обалденно. Что-то с чем-то. Однажды она поймала меня на том, что я ее разглядываю. Ох, как же я «припустил» в штаны, думал назовет извращенцем и прогонит с парты. А она всего-то улыбнулась и продолжила рассказывать о своем коте.

Я рассказываю тебе об этом бреде, потому что знаю – ты не станешь осуждать и говорить, что мне пока еще рано думать о таких вещах, и со временем я сам узнаю, что для чего, как и почему. Ведь большинство взрослых чаще всего говорят именно так, они почему-то не считают нужным объяснить суть, в итоге мы узнаем все от друзей, одноклассников или из случайной компании. Я хочу сказать вот что: мне важно писать эти письма, ведь становится гораздо легче, когда есть тот, кто может тебя просто выслушать.

29 февраля, понедельник

Спрятав недописанное письмо между учебников, я пошел на общую кухню варить кофе. Там я встретил дядю Ирака, докуривающего последнюю сигарету, он уже собирался куда-то уходить. Вместо приветствия он сказал, что фестиваль кактусов давно закончился, и мне не помешает сбрить колючки. Кто бы говорил, у самого под носом крыса завелась, а его мои кактусы волнуют.

– Пойдем в гаражи, заодно узнаешь, чем старые болваны занимаются по вечерам, – предложил он, сбивая пепел в цветочный горшок.

– Можно.

– Вот и ладненько. Куртку прихвати… И шапку.

– Я быстро-о, – крикнул я, несясь по коридору.

– Давид? – позвал он меня.

– Что?

– Я буду ждать тебя на крыльце, так что не гони. И мать предупреди, слышишь?

Я вернулся в комнату, оделся потеплее, нацарапал короткую записку и оставил на обеденном столе. Написал, что поехал к Вано, вернусь к девяти.

Мы шли переулками, дорога показалась знакомой, и я вспомнил, что раньше ею ходил в продуктовый магазин, пока они не переехали, здание долго пустовало, пока его не выкупили под офис фотосалона. Мы пришли в самую жопу гаражных кооперативов. Дядя Ирак подошел к гаражу и постучал в железную дверь. Пока мы шли, я порядочно промерз, и при виде курящего дымохода у меня в голове загорелась навязчивая мысль: «мне нужно сюда попасть, даже если внутри старые извращенцы пилят “копейку” под “кабриолет”».

Дверь открыл лысый мужик. Он со смаком клюнул в щеку^>10 дядю Ирака и с улыбкой посмотрел на меня. Внутри меня ослепил свет электрических ламп. Маленькое пространство гаража заполняла удушливая смесь сигаретного дыма, выпивки и пота. Около десятка мужчин за карточными столиками равномерно заполняли тесное пространство. При виде нас они отложили в сторону карты, кости и фишки. Не обошлось без суеты. Скрежет стульев, завывания, смех, похлопывания по спине, поцелуи в посиневшую от засосов щеку дяди Ирака так, словно он забил решающий гол, и их команда выиграла на местном чемпионате.