***

В одном из коридоров Брестской крепости, где собрались солдаты, перед ними на деревянный ящик от снарядов встал Петр Гаврилов, на его кителе был песок, на голове был виден легкий шрам, из которого проступала кровь.

– Товарищи, братья! Положение тяжелое, но сдаваться нельзя. На нас смотрит вся страна! Даже если мы проиграем, мы дадим возможность остальным подготовиться к бою. За Родину, за Сталина!

***

Смоленщина представляла пока еще островок спокойствия. А дача молодожёнов – последний очаг нежности в ожидании неизбежного. Максим практически с рук кормил свою жену, Борис присел к Лилит с которой только вчера говорил о любви. Только Фёдор и Гаянэ сидели отстраненно друг от друга. Гаянэ уже не хотела играть большую любовь, которая уже давно улетела. Их брак был только на бумаге, там же остались моменты заботы и помощи Тарасова своей жене, когда она ожидала рождения Лилит. Минуты проходили одна за другой, и все смотрели на дверь. Борис подкармливал свою девушку фруктами и хлебом, ощущая, что это их последний завтрак вместе перед войной. Он, как и все, понимал, что война принесет много плохого. Несмотря на свою молодость и опасения за близких, юноша хорошо знал, что не может дать виду Лиленьке. Она же чувствовала от Бори только любовь и умиротворение. Когда прозвучал рокот приближающегося автомобиля, Тарасов встал, пошатнулся с похмелья и неуклюже свалился на стул. Едва в дом вошли Михаил и Александр, все сосредоточили на них свое внимание.

– И что? – спросил Фёдор, смотря на Мишу.

– Федор и Михаил, вы едете в Москву. Мы остаемся здесь, нас распределяют по вновь сформированным маршевым ротам, – сказал Александр, смотря на всех.

– А что мы должны делать? – спросила Гаянэ, смотря на обнявшихся подростков и мужа, начинающего трезветь.

Федя посмотрел на Гаянэ с презрением, подозревая ее в измене с Михаилом.

– Я думаю, что изучил стратегию Гитлера. Он всегда стремится захватить столицу. А значит, как Наполеон, пойдёт через Смоленск. Уходите отсюда как можно дальше. Гаянэ, тебе нужно пойти на призывной пункт, там получишь мобилизационное предписание. Дочь нужно увезти куда-нибудь подальше. Анастасия, я советую тебе сделать то же самое, уехать как можно дальше, – продолжил Антошевский.

– Ленинград?– спросила Настя смотря, на Макса и держа его руку.

– Ни в коем случае. Я знаю, что у тебя там и мать, и отец, и братья. Но учти, что мы только что закончили войну с Финляндией. Финны не пылают к нам любовью, – ответил Фёдор, подходя к столу за стаканом воды.

– Тогда куда я могу поехать?

– К Анне. Я знаю, что между вами большая разница в возрасте, но это единственный выход на данный момент, – сказал очень спокойно Максим.

– А как же Борис? С кем он останется, куда пойдет? – спросила с заботой Гаянэ, обнимая двух детей, неожиданно повзрослевших за эти несколько часов.

– Я возьму его с собой. Я боюсь оставлять его в гражданском мире потому, что он может убежать на фронт. Уже лучше он будет под моим присмотром. Потому что если он погибнет…

– Пап, давай я останусь с дядей Мишей в Москве, как тогда, когда ты был в Испании. Тогда ничего не случится,– ответил Борис, встав из-за стола.

– Нет, Боря, ты уедешь со мной. Так будет лучше. Так я хоть буду знать, где тебе похоронят. Это лучше, чем получить телеграмму, что ты пропал без вести. Это похоже на какую-то фантастическую историю, но так уже было в моей семье. Может быть, это какое-то католическое проклятье. А может быть, это написано на моем польском роду.

– Пап, не переживай. Дядя Миша справится, я в него верю. Он хорошо мной занимался, когда я у него жил. К тому же, мне надо ходить в школу.