– Это ваш муж? На которого вы беспрестанно оглядываетесь? – прожевав, спросил «бульдожка». Для Кати он все же остался человеком с этой кличкой.

– Это мой брат. Загадочная и неординарная личность. – Катя прищурила глаза и даже прищелкнула языком, чтобы Онежский в полной мере оценил значительность ее брата.

– А вы, значит, ординарная личность? – хмыкнул «бульдожка», откусывая половину эклера.

Катя внимательно посмотрела на жующего собеседника – на его простодушном лице не было и тени издевки, только любопытство и доброжелательность.

Катерина вздохнула:

– Я – самая ординарная.

Дядька вытер рот салфеткой и заявил:

– Вранье! Я еще не встречал ни одного ординарного человека. А встречал я в силу профессии такое количество людей, что… – он присвистнул и вскинул руку.

– А что за профессия? – игриво спросила Катя, чувствуя, как коварное шампанское ударило в голову и побежало к ногам. «Опьянеть, не приступив к работе, – это просто нонсенс! Как, впрочем, и вся моя жизнь…»

И вдруг Кате стало легко. Ей хотелось смеяться и говорить глупости такому милому «бульдожке».

– Я фотограф-портретист, – сдержанно, но веско сказал Онежский. – А вы наверняка пресс-секретарь какого-нибудь мелкого чинуши от масс-медиа?

– А вот и нет! Я журналист! Этот… фрилансер, – вспомнила Катя красивое слово.

– Понятно, – хмыкнул «бульдожка». И Катя почувствовала, что ему и в самом деле все про нее понятно.

– А ваш неординарный брат чем занимается? – поинтересовался портретист с внешностью тренера по греко-римской борьбе.

– А вот это неважно! – категорично рубанула Катерина. – Он о своей профессии не любит распространяться. Вон, видите, как от вспышек отшатывается. Скромняга и прелестный человек. И прекратите осуждать меня за пирожные! – вспыхнула вдруг она, поймав лукавый взгляд Онежского, который проследил за ее рукой, берущей второй эклер.

– Ну что вы, я думаю, вам просто необходимо еще и вот это, с киви! – горячо возразил Онежский.

Дедим и в самом деле чурался камер и ловко отворачивался от журналистов. Он жалел, что опрометчиво согласился на уговоры сестры и пришел на гламурную тусовку. Публичность была ему не просто не мила – противопоказана. Один из фотографов акробатическим движением шмыгнул между Дедимом и собеседниками и все же сумел сделать его фотографию. Денис отшатнулся от вспышки аппарата, как от разорвавшейся лимонки. Он побелел и колоссальным усилием воли заставил себя не закрыть глаза, не кинуться прочь…

Восемь часов шел тот бой в марте двухтысячного года у села Комсомольское Урус-Мартановского района, решивший исход боевого противостояние Второй чеченской кампании. Дикое сопротивление крупной группировки боевиков, не ожидавшееся федералами в Комсомольском, вынудило отряд спецназа «Росич» вести не зачистку, а тяжелейшее сражение в окружении неистового врага.

Сержанту Денису Димитриеву показалось вдруг, что сквозь адский грохот и разлитое в дыму и крови отчаяние его строго окликнул… отец. Секундный поворот назад, страшная боль в спине, которую будто разорвало надвое, темнота… То мгновенное движение спасло Дедиму жизнь – очередь не прошила голову, а пробила бронежилет, искромсав левую лопатку и поясницу. Ранение было тяжелым, но не смертельным. Впрочем…

– Сержант Димитриев! Денис! – врач хлопал по щекам Дедима, который не выходил из наркоза после операции. Перелом оказался паршивым – сложным, со смещением тела лопатки, и требовал операции остеосинтеза, которая устранила бы смещение отломков и зафиксировала их пластинами и винтами. С этим хирургам справиться удалось, но наркоз спецназовец перенес плохо: работу сердца приходилось контролировать, но оно будто упрямилось, не желало гонять жизнь по телу двадцатилетнего солдата.