Осторожно подойдя к двери и шепотом, как будто он в библиотеке интересуется нужной ему книгой, спросил: «Кто там?»

После секундного молчания из-за двери донеслось громогласное: «Я», – и снова раздались удары в дверь.

Исторический страх, засевший во всех Советских людях после репрессий 20–30-х годов, заставил папу, не понимая, что он в тот момент делает, и, не подчиняясь здравому смыслу и инстинкту самосохранения, открыть входную дверь и обмереть от ужаса. В двери стояла девочка, телом и лицом своим похожая на располневшего римского воина перед олимпийскими соревнованиями. В одной руке у нее был ранец, а в другой – две гантели весом по 12 килограммов каждая.

«Одевайся!!!» – крикнула с порога Геля, бросая на пол тяжелые гантели, и глядя на Максима влюбленными глазами.

Стоя в коридоре в одних трусах, у заспанного и растерянного Максима от удивления округлились глаза. Сон исчез, как сгущенка в только что открытой банке, стремительно и безвозвратно. Папа уронил на пол бритву, а пена для бритья медленно стала стекать по его щекам и подбородку, попадая в открытый от увиденного, рот. Мама, застывшая от такого внезапного и совершенно неуместного, как понос на банкете в ЦК КПСС, появления в их квартире неизвестного создания, потеряв равновесие и дар речи, обожглась рукой о горячую сковородку. И, опомнившись, стала орать во все своё материнское горло. Папа, посмотрев на маму, предположил, что она знает больше, чем известно ему об этой ситуации и стал орать вместе с мамой. Чайник, стоявший на плите, понимая, что если он не поддержит маму, то в этой семье долго не проживет, и окажется на помойке с другими ненужными вещами, издал протяжный свист, закипая всем телом. И, в довершение вышеизложенной картины, Максим решил не отставать от коллектива и присоединился к этому импровизированному домашнему хору. Истошный и продолжительный, как ремонт в эпоху всеобщего дефицита крик всей семьи, спугнул с деревьев птиц, готовившихся к долгому перелету в теплые страны. Взлетая, они посчитали необходимым облегчиться всем коллективом прямо на припаркованные в большом количестве, перед подъездом, индивидуальные автомобили тружеников нашего города. Этот крик продолжался примерно минуты две, пока у всей семьи не закончился воздух в лёгких.

В наступившей гробовой тишине вся семья услышала громогласный голос Гели:

«Я вижу, мне здесь все рады!»

И, не разводя лишнюю демагогию, прошла на кухню и уселась за видавший виды семейный обеденный стол.

Глядя на румяные сырники в маминой сковородке Геля непонятно кого спросила:

«На завтрак у нас что?»

Не дождавшись ответа, она приступила к трапезе, обильно накладывая в тарелку сырники и сметану, стоявшую здесь же на столе, с большой ложкой внутри.

Так Геля вошла в жизнь семьи Максима с тем, чтобы уже никогда из нее не выйти. По крайней мере, в рамках уголовного кодекса СССР. С этого самого дня утренняя повинность в виде Гели легла на плечи каждого члена семьи непомерной ношей. Мама готовила для Гели бутерброды, чтобы, пока Максим будет заниматься физкультурой под ее присмотром, она не голодала и могла плотно позавтракать. Папа относил брошенные ею в коридоре гантели на балкон, которые она каждый день таскала к ним домой в своем ранце. На балконе и происходило физическое надругательство над молодым и еще не окрепшим телом мальчика, который упорно не хотел становиться лучше и сильнее, как считала Геля. По ее мнению, Максим должен был становиться сильным мужчиной, способным, как минимум, носить ее на руках, а не «соплей в платочке», как она считала. А считала она громко и не совсем четко. Усевшись на две табуретки, заранее приготовленные на балконе папой, и держа в одной руке огромную кружку с чаем, доставшуюся от дедушки Максима, а в другой руке – бутерброды с колбасой и сыром, которые она брала с тарелки, любезно принесенной из кухни мамой; Геля качала головой и считала чавкающим голосом приседания Максима с гантелями, отжимания, сгибание рук в локте, с утяжелением и т.д. и т.п. Но до совершенства, как считала Геля, Максиму явно было еще далеко. Родители предпочитали не вмешиваться в процесс становления сына, так как однажды, как бы между прочим, Геля пригрозила, зачерпывая половником остатки борща из пятилитровой кастрюли, что в скором времени она и за них возьмётся. Эти слова прозвучали как угроза. И именно по этой причине, родители Максима старались как можно реже попадаться Геле на глаза.