Фаина улыбнулась – все наконец-то стало хорошо. Таню ввели в ум, Фира не сердится, и, между прочим, можно впредь не играть в эту Фиркину игру, что у детей нет романа. Все хорошо!

– Танечка, я прочитала, потому что это не частная переписка, а официальный ответ, а ты еще несовершеннолетняя. Мы с папой молчали, не хотели тебя обижать, не хотели подчеркивать, что у тебя опять ничего не вышло.

– Фаина, все, она не будет больше писать, она не графоманка, – сказал Кутельман.

Ему всегда было трудно сказать своему аспиранту «не то, не получилось, не вышло», в его голосе звучали смущение, жалость, неловкость, и это был такой голос, Таня его узнала. Но это же ее Успех…

Глупо, но через годы, через целую жизнь, до сих пор она вздрагивает от стыда, что попыталась растолковать, объяснить.

– Вы не понимаете! Там написано, что я способный человек… Там написано «продолжайте работать»! Это не отказ, это разбор, она меня хвалит! Вы прочитайте еще раз, я способный человек…

Кутельман пихнул Фаину локтем – не надо, молчи.

– Эмма, оставь. Это нужно не мне, а ей… Танечка, всем пишут одинаково – «работайте дальше, вы способный человек». На самом деле это означает «не пишите больше». Это просто стандартная форма отказа. Твой рассказ не взяли – это и есть ответ. Не расстраивайся, инженеру не обязательно писать рассказы.

Таня бормотала:

– Нет, это не так… у меня удачные метафоры… и чувство юмора… вы не правы… Я сама про себя знаю… Человек может быть прав, только когда говорит о себе… Это Толстой сказал…

– Кто это сказал?.. – переспросила Фаина. – Толстой?..

– Козел! Козел, козел!.. – закричала Таня.

– Кто, Толстой? – рассеянно спросила Фира. Честно говоря, она немного отвлеклась от разговора и нетерпеливо ерзала, пытаясь сказать Тане, чтобы та уже шла одеваться – и к Виталику, за Левой.

Таня не знала, кого она имела в виду, кто козел. Козел было самое сильное слово, которое пришло ей в голову. Она всю жизнь хотела им нравиться. Как-то в детстве услышала, что мама говорит «у нее здоровое горло, она почти не болеет». Мама гордилась, что она не болеет, и она старалась не болеть. А теперь она хотела им не нравиться, вот и закричала «козел».

– Ты меня предала! – кричала Таня Фаине.

– Ненавижу твою скрипку и тебя ненавижу! – Фаине.

– Я сыграла все трели в «Покинутой Дидоне», а ты меня даже не похвалила! – Фаине.

– Стать инженером! Сама ты инженер! Я лучше умру прямо сейчас! – Фаине.

Таня кричала и чувствовала, как вместе со злостью из нее выходит страх.

И Кутельману:

– У тебя есть Лева, а у меня вообще нет отца! – И даже, кажется: – Подавись своим Левой!

И напоследок, перед тем как развернуться и хлопнуть дверью так, что на столе звякнули чашки:

– Я не буду любить, кого вы скажете!

Все молчали. Услышали, как хлопнула дверь Таниной комнаты, через пару минут еще раз, затем входная дверь.

– Она технически сыграла хорошо, а медленную часть сыграла скучно, я зевала, – дрожа губами, сказала Фаина.

– Нормальная мать не зевает, когда ее ребенок на сцене… – сказал Кутельман.

– Я плохая мать?! Между прочим, у нее и к тебе есть претензии…

Кутельман расстроился – конечно, за Фиру. Думал: Фира по силе своих чувств – герой античной трагедии, трагедии властного материнства, и, как у всякого героя, у нее есть «роковой изъян», в греческой трагедии «гамартия». Трагический изъян характера, источник терзаний слишком активного человека из-за попытки преступить пределы предначертанного человеку, попытки повлиять на судьбу из-за угла… А Таня?.. Что Таня, она одумается, попросит прощения. Для одной ночи и одного утра слишком много было эмоций, и он с наслаждением предвкушал, что сейчас сядет за работу, как измотанные усталостью люди думают: «сейчас наконец-то лягу, засну и буду спать три дня и три ночи».