Но друг его долго смотрел на это необычное металлическое яйцо и молчал.
– Вчера не прилетела птица.
– Та, что ты подкармливал?
– Да.
– Позволь тебе напомнить, мой сердечный друг Петер, как Святой Августин, влиятельный богослов поздней античности, говорил?
– Напомни Франц, напомни.
– Демоны могут обманом ввести честного человека в заблуждение, заставляя думать, что ему дарованы магические силы. Но в тебе нет гордыни от своего дара, в молитвах нахожу тебя, отчего же ты должен быть наказан? Не казни себя.
– Да-да, иди Франц, – ты смущаешь моих гостей.
– О ком ты?
– Да вот же они, женщина с детьми, – и Петер показал Францу темный угол, в котором последний никого не обнаружил.
Петер выпроводил Франца, тот уже свернул на улицу Вайссгербергассе, когда успел подумать, что звука часов он сегодня не услышал, – часы остановились. Франц бросился обратно. Франц бежал спасти друга так, как не бегал с молодости, когда раздался тот грохот, которого он никогда уже не забудет. В клубах пыли он увидит лишь гору камней от стены, что завалила подвал мастерской. Он будет спрашивать, успел ли выбежать Петер, и кто-то скажет ему вдруг, что видел Петера стоящим посреди мастерской. Когда появились первые шумы осыпающейся штукатурки, когда прорвались резкие звуки треска стен, когда раздался грохот камней, – Петер не шелохнулся.
Дьявол из селения страны мангровых рощ
Мальчик охотился один со своим луком в мангровом лесу. Вот уже семь дней и семь ночей он не мог убить ни одной птицы. Ни одного гоацина. Прятался в папоротниках, как учил отец, но никакого толку. Миновал день, за днем – ночь, за ночью приходил новый день, – не приходила удача. Не гоняться же за попугаями на смех обезьянам. Макаки и носачи на ветках уже привыкли к неподвижной статуе мальчика, застрявшей в папоротниках.
Встретить дикого кабана или буйвола мальчик не мечтал. На таких животных ходят всем селением.
Он возвращался с охоты между высоких дымов, их разжигали перед каждой хижиной, перед каждым походом мужчин за добычей. Дымы стояли как хлопковое дерево сейба. Но сегодня костры означали наступление Времени изгнания дьявола. К ритуалу готовились с зимы. И День изгнания надвигался уже как раненый буйвол, неистово и неукротимо.
Мальчик, сбросил стебли канатника, нечего ими было связывать, и посмотрел на мать. Мать не стала его задерживать, вынесла маисовую лепешку и кивнула на уходящую в лес толпу мужчин. «На их тропе добыча?» – спрашивали глаза мальчика. «Да», – отвечали глаза той, которой он верил.
Он разбежался и перепрыгнул через плетень. Крик, который раздался на все селение – был криком мальчика. Стопой он попал на торчащие железные прутья, что отец заготовил для ловли Дьявола. Мать освободила его ногу и стеблями канатника замотала всю стопу в листьях лекарственного растения.
Но пришла боль… К ужину боль выросла как тростник у реки. К ночи боль стала невыносимой.
Мальчик лежал на соломе, и чтобы не слышали его стоны зажимал в зубах толстый стебель бамбука. Если люди увидят его боль, жрец не позовет его на Шествие изгнания Беса, как не позвали на охоту, когда он однажды поранил в зарослях кактусов руку и та разбухла, как папайя.
Оставалось уходить, унести боль в дальние заросли, подальше от людей, чтобы ее никто не видел, туда, в рощу, за деревья фикусов.
Ночью началась Великая охота мужчин.
Мощным ударом палки размозжили голову обезьяне, ее тело повесили на ворота селения. Прошли все дома и обрызгали их стены обезьяньей кровью, а порог подмели обезьяньим хвостом.
Когда у каждого мужчины на лице появился мазок обезьяньей крови, толпа двинулась в путь.