– М-да, – сказал Валера. – А ты где научился?

– У меня отец кандидат физико – математических наук.

– О, как, – сказал Валера. – Тебя – то чего в мореходку занесло?

– Удрал, – сказал Толя. – Отец хотел, чтобы я стал художником, а это свободная профессия, богема, там такая коньюктура…

– Так ты рисуешь?

– Художники пишут – маслом или акварелью. Сейчас – да. Замполит попросил изобразить, на свой вкус, что – то похожее на Айвазовского…

– А можно посмотреть?

– Это только эскиз, набросок. Я вообще‑то не люблю показывать наброски. Да ладно…

Сорокин подошел к «эскизу» и ахнул:

– Это ты нарисовал?

– Нравится?

– Я, конечно, мало в этом понимаю, но твой набросок… Елки – зеленые!.. Нет, Толя, твой отец прав – тебе не место в мореходке. Тебе надо в академию художеств.

– И ты туда же…

– Толя, я не из «шестерок». Да и чего мне перед салагой лысиной по паркету стучать… Но тебе скажу прямо, ты – гений!

– Да знаю я, – не смутился Толя. – Может, и приду я в академию, но хочется не с пустыми руками, а чтобы с десяток таких работ было, что – ух!

– Слушай, фамилию свою скажи.

– Зачем? Нет, ну, пожалуйста, Педан.

– Запомню.

Толя усмехнулся.

– Ты извини, Валера, мне ещё над композицией поработать надо. Фигура вот этого моряка – он показал карандашом – не очень нравится. Надо бы добавить экспрессии. Не находишь?

– Я в этом не понимаю, – смутился Валера. – Про компрессию знаю, а экспрессию – нет.

– Расскажу при случае, – сказал Толя и склонился над рисунком.

– Ну, не буду мешать, – сказал Валера.

– Ага, – кивнул Толя.

Много – много позже, когда Валерий Павлович Сорокин – уже поседевший – смотрел мульт – фильм: «Жил – был пёс», в титрах мультика, среди фамилий художников – мультипликаторов он встретил знакомую: А. Педан.

«Неужели тот самый!..» – ахнул он в душе, а вслух сказал, улыбнувшись:

– Мора – мора…

– Это что? – спросила жена.

– Да так… Очень далекая юность. У нас в мореходке учился один парень А. Педан – ушел со второго курса. Талантище! Рисовал, как Рафаэль. Он если что – то делал, то говорил: «мора – мора» потихоньку, значит.

– Это ты к чему вспомнил?

– Да вот… припомнилось, – сказал он, не вдаваясь в подробности.

Воронов работал до изнеможения. Мысль о том, что он может оказаться в «середнячках», и его будут держать в училище, только потому, что здорово играет на трубе, его угнетала. Он со всей пролетарской силой вгрызался в гранит науки. А тут ещё Менинзон вздумал дать ему сольную партию на трубе и мордовал на репетициях. Всё это вместе изматывало Колю до последнего.

Моисей Самуилович считал себя последователем Глена Миллера и разучивал с оркестром музыкальную тему «Поезд на Читачунгу». Где соло на трубе отводилось Коле Воронову.

– Так – так – так, – усмехнулся Аркадий Ильич, – разучиваем зарубежную эстраду?.. Советским курсантам насаждаем буржуазную идеологию… Интересные дела в вашем оркестре, Моисей Самуилович, вы не находите?

– Но позвольте! – возмутился Менинзон. – Эти мелодии слышит вся страна! «Серенада Солнечной долины» идет в широком прокате.

– И что?

– Да ничего, собственно, раз фильм шагает по стране, следовательно, его одобрили на самом верху!

– А вы зря нервничаете. Если этот фильм посмотрит тракторист или доярка – это один момент. Но мы с вами готовим командные кадры для флота. Улавливаете разницу? Вы заранее подготавливаете курсантов к буржуазной культуре и негативному восприятию советских идеалов и музыки в частности. И я, как заместитель начальника училища по политической части, очень рекомендую сменить репертуар оркестра.

– Тьфу! – сказал Менинзон. – Это же черт знает что! Так я не знаю, куда мы можем докатиться…