Диана вздрогнула, ощутив на плече, тяжелую руку отца.

– Ну и зачем ты предложила отправиться на поиски того Смолла? ― спросил он.

– Кому как не тебе знать, что люди порой возвращаются из тумана?

Отец крепко сжал плечо дочери. Она сморщилась от боли.

– Ты ведь не собираешься ничего рассказывать Флоре?

– Нет. У нас был уговор.

– Тогда хорошо. ― Король Грегори аккуратно развязал поясок на стальном атласном платье принцессы. Она задрожала. ― Прекрати трястись. Сколько сегодня пришло? ― Он ухватился за лямки платья и медленно спустил его с дочери. На пол упали три конверта. Диана дрожала, но не сопротивлялась.

– Целых три? Когда они уже поймут, что им ничего не светит?

Грегори тапкой отпихнул конверты в угол балкона, и Диана ощутила горячие ладони отца на своем теле. Они прошлись по холмистым изгибам, остановились на пояснице и уверенно надавили вперед. Принцесса повиновалась: отступила на пару шагов назад и наклонилась, руками хватаясь за перила балкона. Король поставил стопу между ее стопами и, скользя по полу, сдвинул правую ногу Дианы в сторону. Затем развязал пояс бархатного халата.

Диана услышала звон металлической бляхи и зажмурилась.

Покинув «Черную могилу», Смолл еще час шатался по улицам и расспрашивал людей о том, где находится. Все в один голос твердили, что их город именуют Оустрейсом, и что Фондория ― выдуманная дедом нынешнего короля страна. Такой масштаб заговора против Смолла был просто невозможен. Уставший и запутавшийся Уиткинс заснул на лавочке в тени заброшенного сарая, надеясь на то, что, вновь открыв глаза, он очутится в другом месте. И там, в другом месте, Фондория больше не будет выдуманной страной.

Над Оустрейсом висело солнце. Беспризорники в поисках еды носились по узким улочкам города, проверяли ржавые ведра с помоями, заглядывали в бары и бордели, а самые наглые из них ныряли в мясные лавки и с хохотом вылетали оттуда с куском оленины или костью в хрящах. Куртизанки ― в чем на свет появились ― стояли на каждом шагу. Одни скромно смотрели в землю и ждали, другие охотно себя продавали, третьи же, те, что пострашнее, чуть ли не бросались на проходящих мимо мужиков. Несмотря на различия, было у обреченных на распутную жизнь женщин кое-что общее. Все они, едва мужчины выбирали их, улыбались так, будто выиграли поездку в другую жизнь. Наверное, каждая куртизанка в душе мечтала, что следующий холостяк, с которым она разделит койку, возьмет ее в жены. И не придется ей больше торговать телом, чтобы не помереть с голоду. Ведь замужние женщины и старухи, в большинстве своем, занимались стряпней да рукоделием.

Суета Оустрейса не беспокоила Смолла. Мальчуганы трижды пытались обчистить его и без того пустые карманы, прялки дважды пытались его разбудить, крича «Это наше место», к нему даже пьянчуга пристал и разок ткнул сапогом в бок, попытавшись разбудить, но Смолл не отозвался. Он спал, словно сном мертвеца. Его трясло, щеки горели, лоб блестел от пота. Он громко бредил, нес что-то про хрустящее мясо и дымчатого змея. Одна перепуганная бабка закричала, что им завладел Дьявол. Дошло до того, что люди и вовсе стали обходить сарай стороной.

Лишь, когда солнце нырнуло за горизонт, Смолл проснулся. И проснулся не потому, что выспался. Ему было холодно, так холодно, как никогда прежде. Сердце сотрясало грудную клетку, воздух будто резал ноздри, а редкая слюна во рту отдавала железом. Смолл руками оттолкнулся от лавочки и сел. Неприятная дрожь проползлась по позвонку и стрельнула в копчик. Смолл попробовал встать, но зад, словно прилип к лавке.