Левина сухо кивнула.

– Извини, – поцеловав её, покаянно промурлыкал вредный мальчишка, – я не думал, что тебя это расстроит.

– Меня это не расстроило, – отрезала Елена, забирая альбом.

– У твоего мужа был очень хорошенький братишка, – заметил Мишка.

– Только если ты любитель мальчиков, – презрительно скривила губы она. – Давай есть? Ты, помнится, умирал от голода.

Изящным движением кисти она накручивала на вилку бесконечно длинные, грозящие застрять в горле, спагетти. Масла на них явно пожадничали.

Макароны плохо проварились и были недосолены. По вкусу кулинарное творение больше всего напоминало подошвы армейских сапог, вздумай кто-то приготовить из сапог кашу, заменив ими топор.

Михаил мужественно не выказывал отвращение, поглощая кулинарный шедевр любовницы.

По крайней мере, одно достоинство у блюда имелось – оно начисто отбивало аппетит.

– Как ты относишься к страшным историям? – неожиданно резко отбрасывая от себя вилку, спросила Елена Григорьевна. – К мерзким, грязным историям с плохим концом?

К данному блюду как раз такой подливки и не хватало.

– Настороженно, – честно ответил Миша, отодвигая от себя тарелку.

– Этой историей, – задумчиво глядя куда-то перед собой, продолжала Левина, – закончилась моя юность. Когда мне было девятнадцать, я влюбилась. Предметом «сей страсти» стал младший брат моего мужа.

– Тот красивый мальчик с фотографий?

Мишка ощутил болезненный укол ревности.

– Его звали Адам. Адам Левин. Ещё до нашей первой встречи я многого, всякого о нём наслушалась. Городок-то у нас был маленький. А интересных событий и личностей и того меньше. Мало-мальски неординарная личность могла рассчитывать на то, чтобы сделаться героем провинциального романа.

У Адама была плохая репутация. Но его любили. Понимаешь, есть такие плохиши, они просто похищают твою душу. Было в Адаме нечто привлекающее к нему все взгляды. Он был как солнце. Холодное, колючее, грубое, порою жестокое солнце. Но, к нему тянуло.

Его любили однокашники. Любили преподаватели. Любили женщины. И, как потом выяснилось, – ироничная, недобрая улыбка скольнула по губам Елены Григорьевны, – любили мужчины. Но это выяснилось потом. Позже.

А по началу, когда Адам обратил на меня внимание, я была на седьмом небе от счастья. Я наивно полагала, что искренняя любовь хорошей, чистой девушки отвратит его от привычных пороков и дурных привычек. На деле же я, как выяснилось, мало представляла, от чего мне предстоит его отвращать.

Когда вскрылась их связь с одним из наших сокурсников, Костей Петушенко, ты даже не представляешь, что я пережила…

Елена Григорьевна тряхнула головой, словно отгоняя неприятные воспоминания.

Сухой смешок заставил Михаила потянуться к женщине, чтобы как-то утешить ту юную неискушённую девушку, которой она когда-то была. И которую больно, незаслуженно ранили.

– Мне казалось, мир рухнул, – продолжила она. – Как же я тогда страдала, мой хороший. Врагу не пожелаю ничего подобного. Вопреки всему, я ещё продолжала на что-то надеяться. Я все равно продолжала его любить.

Глаза Елены Григорьевны стали словно бы стеклянными.

Она настолько ушла в прошлое, погрузилась в воспоминания, что вряд ли помнила, понимала, с кем говорит.

– Назло Адаму, – только назло! – я стала встречаться с его старшим братом.

Братья совсем не походили друг на друга. Сложно было представить, что в шальном, дерзком, безрассудном Адаме текла кровь ростовщиков. (Его мать, несмотря на нехарактерную для этой нации хрупкость, была чистокровной еврейкой).

А вот в Андрее она явно прослеживалась. Можно сказать, била ключом. Он был надежным, предсказуемым, предусмотрительным. Меркантильным. И как полагается правильным мальчикам – скучным.