– Ты, правда, не знала, как это делается? – спросил Иннокентий, когда все было готово.

Вера отрицательно покачала головой.

– Читала в учебниках, – сказала она. – Я бы сделала больной хуже…

– Когда я начинал, врач должен был уметь делать все, – Иннокентий махнул рукой. – Пойдем!

Пациентку уже перевезли в палату и снова подсоединили к датчикам. Шумел насос, откачивая из легких воздух. Женщине становилось лучше. Вера, чувствуя себя обессиленной, опустилась на свободную кушетку.

– Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, – это была исповедь.

Психиатр стоял в двух шагах и молча смотрел в монитор.

Вера не ощутила привычного раздражения – она не любила, когда ее жалели, но видеть, что Иннокентий умеет заботиться о других, ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости:

– Останься тут пока не вернется Михалыч, – едва слышно сказала Вера.

Иннокентий сел рядом и покосился на мужчину, лежавшего на ближайшей кушетке.

– Не нравится мне, как он двигает руками. Что за диагноз?

Вера посмотрела на листок, приклеенный к торцу кровати:

– Алкогольная интоксикация.

– Надеюсь, фиксирован прочно.

Снова стало неприятно тихо.

– Как у тебя получилось урезонить дочь Петровой? – заговорила Вера.

Иннокентий довольно долго молчал, словно раздумывая, стоит ли ей слышать ответ.

– Это мой дар. Ты должна была слышать о нем.

Мимолетный взгляд психиатра выглядел лукавым, и Вера поняла: последует очередная манипуляция.

– Да, – вера убрала за ухо прядь удивляясь, как ему удается все время угадывать. – Но я думала, ты используешь его для сумасшедших.

– С психически больными другое. Я забираю себе их чудовищ.

Вера уставилась вперед.

– Себе?

– Виктор успел рассказать о том, как я сюда пришел? – в голосе Иннокентия звучал холод.

Было видно, как в отделении укладывались медсестры. Больные и так спали. Это был разговор для двух хранителей.

– Да.

– Та самая лечебница исчезла, – Иннокентий тоже смотрел в противоположную стену. – Когда я впервые снял очки, то понял: они ушли со мной.

Вере казалось, что из-под дверей отделения тянет уже знакомым потусторонним холодком. Уж лучше бы она не спрашивала.

– Чудовищам, которых годами растили те покалеченные души, я показался очень привлекательным, – Иннокентий развернулся и посмотрел на Веру, – но я научился с ними жить.

– Исцелился от безумия? – произнесла Вера.

Психиатр хмыкнул.

– С тех пор я забираю у сумасшедших бред, когда они, конечно, готовы от него избавиться.

Девушка почему-то вспомнила про его картины и почувствовала, как кровь отливает от щек.

– Родственница Петровой не шизофреничка.

– Я известен среди хранителей как лучший психотерапевт, – с этими словами Иннокентий поправил очки. – То, что я делаю не для сумасшедших, хранители называют гипнозом. Я могу внушить любую мысль. Когда я только открыл в себе этот дар, то думал, что он дает исцеление. Но оказалось, что это нечто вроде морфия. Потом им нужны все новые дозы любви, признания, добра. И я не хочу на это растрачиваться. Исцелиться можно только долгим и мучительным трудом души. Поэтому я и стал практиковать психотерапию. Уверен, что об этом Виктор тоже не промолчал.

Психиатр улыбнулся краешками губ, и Вера поняла, что неуместная откровенность хирурга его по-прежнему злила.

– Еще он сказал, что нельзя смотреть тебе в глаза.

Иннокентий поднялся и прямо взглянул на нее.

– Это потому что я могу уничтожить бессмертного. Но можешь не бояться. Мне запрещено снимать очки без приказа.

Страх – поняла Вера. Он ведь специально ее пугал.

Психиатр развернулся.

– Буду в ординаторской.

И тут больной с алкогольным отравлением неожиданно рванулся, порвав вязки и еще до того Вера успела что-либо предпринять, и со всей силы ударил психиатра.