Она хотела высунуться из-под одеяла и сказать тем, кто болтает, чтобы они умолкли и не навлекали на остальных беду, но опасалась, что как раз в этот момент откроется дверь. Поэтому лежала молча и нервничала из-за того, что ей не только не дают поспать, но и подвергают опасности быть наказанной.

– Как думаешь, она нас видит? – шепнул один голос.

– Не знаю. Самому интересно, – ответил второй.

– Слышит уж точно, – уверенно добавил первый.

– Но другие даже не слышали.

– Она – это ведь не другие. Она такая же, как мы.

– Она не такая. Она взрослая.

– Какая разница? Это же все равно Верка.

– Она нас забыла…

– Ничего не забыла! Она же вернулась, значит помнит.

– Она вернулась как раз потому, что забыла. Если бы помнила, ни за что бы не вернулась.

– Я хочу посмотреть на нее поближе…

– Не надо! А если она заметит тебя и испугается?

– Чего она меня испугается? Она же меня знает.

– Чего? Да потому что ты умер!

После этой фразы Вера не выдержала и откинула одеяло.

– Кто там? – негромко спросила она.

Голоса умолкли.

– Кто там? – повторила Вера.

– Это мы, не бойся, – раздался негромкий детский голос.

– Кто «мы»? – переспросила она.

В дальнем углу кто-то зашевелился. В темноте Вера разглядела, что в ее сторону движутся две маленькие фигуры.

– Сашка? – удивленно шепотом спросила она.

От двери со вставками в виде мутных стекол исходило слабое свечение коридорной лампы.

– Ваня?

Мальчишки подошли ближе к кровати, на которой лежала Вера, и она, рассмотрев их, вскрикнула от ужаса: босые белесые ноги оставляли на полу после себя липкие, влажные следы, потертые пижамы выцвели и висели лохмотьями, оголяя такие же бледные участки кожи на теле, но больше всего Веру испугали глаза, а точнее – их отсутствие: на бледных лицах явно неживых мальчишек зияли темные дыры глазниц.

– Что вы такое? – испуганно спросила Вера.

– Ты же узнала нас, – сказал один из мальчиков.

– Вы снитесь мне, вас нет.

– Снимся, и все же мы есть.

За дверью послышались шаги.

– Прячься, – сказал Вере неживой мальчишка, – прячься скорее.

– Саша, – ответила Вера, игнорируя его призыв куда-то и от кого-то спрятаться, – тебя же усыновили… Я помню.

Бледные детские губы растянулись в насмешливую улыбку, обнажая гнилые зубы.

– Если бы так, – прошептал мальчик.

Кто-то взялся за дверную ручку, щелкнул засов, скрипнули петли.

– Прячься, – шепнул удаляющийся детский голос.

Вера по-детски укрылась одеялом с головой. Чьи-то шаги приближались к ее кровати. Сердце стало быстро-быстро биться, и Вера снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая боялась оказаться в немилости у дежурной нянечки. Она зажмурила глаза. Чья-то рука взялась за ее одеяло и стала медленно его с нее стягивать. Одеяло сползало все ниже и ниже, пока Вера не почувствовала, что начинает замерзать.

– Я не боюсь, я не боюсь, – шептала она себе под нос, словно девчонка. – Я – взрослая женщина, в конце концов! И я не боюсь!

Она резко распахнула глаза. Рассвет был с другой стороны дома, а потому свет слабо пробивался сквозь окно и незастекленный балкон. Одеяла действительно не было – оно лежало на полу. Видимо, Вера столкнула его ногами во сне, причем давно – на одеяле мирно спал кот.

В квартире было прохладно. Вера надела домашние тапочки, которые ей не принадлежали, накинула на себя чужой махровый халат, который вкусно пах не ее кондиционером для белья, и пошла на кухню ставить чайник, воду в котором много лет подряд каждое утро кипятила не она. Все, что ее окружало – было не ее миром, и ей было не по себе от того, что ей приходится пользоваться всеми этими вещами. Она насыпала в чашку растворимый кофе, достала молоко из холодильника, села на стул и, глядя в окно, стала обдумывать свой сон.