Идущие в совместном походе либо не сойдутся друг с другом, либо сдружатся навсегда. Я бы перефразировал известную поговорку так: «друг познается в труде». И не только друг, а любой человек. Ради чего он трудится – ради большой общей цели или только для себя, ради своего тщеславия, жирного куска, лучшего угла. В нашей группе, к великому счастью, было больше людей по-настоящему дружественных, артельных, как раньше говорили.
Незабвенный Юра Катин-Ярцев. Он был старше многих из нас, всю войну прослужил в железнодорожных войсках, видел смерть, но не замкнул свое сердце от чужих горестей и бед. Мы шли к нему с обидами, недоумениями, спорами, обращались за советом, и постепенно он стал душой и совестью курса. Сердечность, доброжелательность его были неисчерпаемы. Много впоследствии я видел людей, которые находились в самом центре коллектива и определяли его дух, но почти всегда эти лидеры знали себе цену, осознавали свою значимость и вес. Мало в ком я видел при несомненном лидерстве полное пренебрежение этим фактом, как то было у Юры. Он делал добро, как дышал, просто и естественно.
Предельно собранный, самоуглубленный Ваня Бобылев. Он хотел все понять и все испытать сам, примерить к себе любое дело: по силам ли оно ему. Впоследствии Бобылев станет главным режиссером Пермского театра.
Легкий человек, деликатнейший и неунывающий Сергей Евлахишвили. Верный товарищ, всегда готовый бросить все свои дела и прийти к тебе на помощь.
Вилли Венгер – открытая душа. Он не умел скрывать свои чувства и выплескивал их наружу – бурно переживал неудавшийся этюд, безудержно радовался успеху. Долгие годы он работает в Иркутском театре.
«Нет уз святее товарищества!» На все века прав гениальный Гоголь. Пожалуй, самое большое счастье в человеческой жизни – знать, что ты не один, что у тебя есть друзья, есть руки, которые поддержат, плечо, на которое можно опереться.
Когда мы пришли в театральное училище, Р. Н. Симонов, как говорится, поставил на нас. Свою роль здесь сыграло то, что вместе с нами учился Евгений Рубенович, Женя, его сын. Он был нашим вожаком, чему сам Симонов всячески способствовал. В этом не было плохого: дружба с Женей не мешала нам работать, как проклятым, ибо пристрастное отношение к нам выражалось прежде всего в повышенной требовательности, в особом спросе с нас.
Для нас не делалось никаких исключений. Помню, как строго, без снисхождения раскритиковал нашу постановку «Бориса Годунова», которую задумал и осуществил Женя Симонов, Борис Евгеньевич Захава.
Он не покривил душой ни из каких соображений. Даже не позолотил пилюлю: не похвалил за смелость, за упорство, с которым мы работали. Он поднял планку разговора до самых высот театрального искусства, он говорил о высших трудностях, о необходимости непрестанного совершенствования актерского и режиссерского мастерства. Борис Евгеньевич хотел вооружить нас горьким, но необходимым знанием о нелегком пути, который нас ждет впереди. Это был откровенный, честный и бескомпромиссный разговор.
Мы тяжело переживали провал, нам было очень больно. И только с годами я понял, что Захава поступил правильно. Суровая и жестокая требовательность была нам нужнее, чем жалость и снисхождение. Искусство не знает пощады. Оно требует не только жертв, но и мужества, терпения, выдержки. Без умения мужественно переносить провал, без терпеливого ожидания результата работы, без выдержки, которая не позволяет тебе послать все к черту – смертельно устал, выложился до конца, а надо начинать все сначала – нельзя быть актером.
К сожалению, подчас, не желая обидеть, боясь ссоры, мы уклоняемся от прямого ответа, находим обтекаемые фразы, говорим сладкую ложь. И по-человечески это можно понять: актеры так жадны даже к малейшей поддержке, похвале, в каждую роль они вкладывают душу и сердце, и, естественно, им хочется услышать отклик на сердечный посыл. Понять это можно, но, действуя так, актеру вместо пользы можно принести вред.