В соседнем отделении лежат двадцать младенцев, которых уже не спасти. Их жизнь поддерживается аппаратами. Стоит им с Сергеевым приблизиться, как сиделка отскакивает от ребёнка, но Лика успевает заметить, как ласково та гладила детскую пухлую ручку. Лика приглядывается к ней – молодая женщина, ровесница. Рыжие волосы непослушно выбиваются из-под чепца, румяные щёки с намечающимися ямочками. Эти ямочки Лике до боли знакомы.

Сиделка загадочно улыбается.

После рабочего дня Лика в общем потоке идёт к пропускному пункту. Вдруг кто-то её окликает.

– Лика, соседка, не узнаешь меня? – из-под рыжей чёлки на неё радостно смотрят карие глаза.

– Регина? Как же так? Ты же в лётчицы шла?

Не может быть! Круглая отличница Регина с большими амбициями по покорению неба и вдруг – замухрышка-сиделка на низшей ступени общества. В старшем блоке школы Регина сидела за соседним столом и спала на соседней кровати. К этому времени детей уже делили на отлично успевающих, средних и бесперспективных. И в зависимости от этого они проходили разные школьные курсы. Только у отлично успевающих был шанс на университет. Остальные могли пойти в колледж, а бесперспективные и вовсе без образования сразу направлялись на обслуживающие работы.

Регина же была первой во всём. Она собиралась стать лётчиком. Последний раз, когда Лика видела её, та как раз уезжала в авиауниверситет.

– Как ты здесь оказалась? – спрашивает Лика, как только они оказываются за пределами территории хосписа. Они пешком идут к последней станции метро на окраине города.

– Долгая история, – отвечает Регина с грустной улыбкой, её речь всё такая же мягкая и плавная с сильным рычащим «р». – Я закончила университет и в двадцать три получила квалификацию автопилот пассажирского лайнера. Сразу начала работать. – Лика внимательно слушает её рассказ. Так она и представляла будущее соседки.

– Уже через год мне дали лайнер выше классом и так я скопила немного денег, – продолжает Регина. – И в мой третий рейс на этом лайнере  на борт проникли террористы. Всех нас – десять человек экипажа и двести пассажиров – взяли в заложники.

Лика не верит своим ушам. Наверняка она бы услышала об этом событии в новостях. Но ничего такого в памяти не всплывает.

– Правительство нас спасать не торопилось, – говорит Регина. – Террористы требовали какие-то данные, медицинские исследования. Мы там три месяца провели. Не поверишь, мы жили в обычных домах, как если б мы были простые граждане этой страны. Трудятся они там, конечно, тяжело, болеют страшно, медицина развита очень слабо, и при этом они все такие весёлые… радостные, счастливые.

Лика с трудом это себе представляет. Она прекрасно знает, как живут люди в неразвитых странах. Знает о голоде, о нищете, о случаях каннибализма и смраде от помоев и разлагающихся тел, который стоит в воздухе.

– И всё это без таблеток, без каких-то грандиозных идей и амбиций. – Улыбка на лице Регины уже не кажется Лике грустной. – Эти три месяца изменили мою жизнь. Я не хотела возвращаться в Фудзиград, мы даже просили убежища, но нам отказали. А здесь как неблагонадёжных граждан отправили на принудительные работы, – Регина хмыкнула. После непродолжительной паузы она добавила: – А теперь я забеременела и не хочу отдавать своего ребёнка.

От рассказа Регины Лику бросает в дрожь. Уже дома, в темноте своей квартиры, она тихонько плачет, мечтая, чтобы Регина оказалась рядом и взяла её за руку. Или не Регина, пусть даже кто-то другой – главное, чтобы обнял и прошептал что-то нежное, ласковое. Только бы почувствовать, что рядом с тобой живой человек, что он тебя любит и ты ему нужна. Что ты не одна, что больше ты не одна.