Выше по откосу берега, а кой-где и под ним на скалах сидели группы чаек. Казалось, что и крабы, и раки, и птицы – из одной секты солнцепоклонников, собравшихся на молчаливую вечернюю молитву своему кумиру. Крабы не убегали как днём, а почтительно расступались передо мной. Так пропускают в театре опоздавших те, кто успел занять свои места; убирают колени, но взгляд от сцены не отрывают, хотя там пока лишь исполняется увертюра невидимым в оркестровой яме оркестром. Оциподы образуют для меня проход в тишине, если не считать мягкого цоканья раковин друг о друга и о редкую гальку.

Люди, особенно горожане, летом, когда солнце встаёт в несусветную рань, редко наблюдают восход. Иное дело закат: вряд ли кого оставит равнодушным миг ухода светила за горизонт. Странно огромное, оно почему-то очень быстро скатывается к далёким полям, зависая на мгновение над зубчатой верхушкой запольного леса… Здесь же солнце садилось между скал Гарзант, высившихся посреди бухты.

И всё же одно дело люди, совсем другое – животные. Ну какое этим лупоглазым созданиям дело до солнца, но смотрят же! Вероятно, и у них есть непонятная потребность провожать солнце; а, может быть, как и мы, они просто любуются им?

Солнце скрывается, а крабы всё ещё продолжают возникать из песка и все сразу, как и выползшие ранее, немедля ни минуты, приступают к строительству конусов. Только те, что выползли у самых моих ног, или даже из-под меня, в недоумении застывают и, не веря моей неподвижности, таращатся на меня, словно прикидывая, откуда я здесь взялся и можно ли им заниматься своим делом в такой близости от этого страшилы?

Работают все – и аксакалы размером с кулак, и едва различимые в сгущающихся сумерках почти прозрачные младенцы величиной с горошину. Вскоре я заметил: если норка находится на склоне пляжа, обращённого к морю, то она как правило копается выше, а конус набрасывается ниже, ведь сподручнее, то бишь сподлапистей, бросать песок вниз, не так ли? В верхней же части, там, где пляж был более-менее ровный, без явно выраженного уклона, конусы по отношению к норам располагались бессистемно.

Едва выбравшись из-под песка, краб резко отщёлкивает порцию стройматериала на расстояние в пять-десять раз превышающее его размеры. Песок разлетается веером, но через десяток-другой бросков начинает формироваться возвышение. Тогда, прервав работу, краб деловитой прорабской скороходью оббегает его, несколько раз пересекает вдоль и поперёк, словно прикидывая, куда добавить, а куда повременить, что-то на ходу подправляет соответственно чертежам, заложенным в него природой, и снова исчезает в забое.

Пока норка неглубокая, броски следуют один за другим чуть ли не с пулемётной быстротой, но вот норка становится глубже – пока спустишься-поднимешься, тем более с ношей, а время-то идёт! – бросать приходится всё выше и выше, да и усталость, видимо, сказывается. Однако крабы работают без перекуров, разве что то один, то другой оторвётся от разработки забоя, изучая ход строительства, осмотрит беглым взглядом сооружение, снова оббежит конус, откорректирует неудачно лёгший комочек – и быстрей в шахту.

Некоторые силачи-умельцы до конца строительства зашвыривают песок на самую верхотуру, другие, приморившись, несут его в лапках и оставляют на склонах. Доза песка удерживается левыми или правыми передними ходильными ногами и клешнёй. Валики, выпушки и щетинки, препятствовавшие погружению ног в песок, теперь способствуют его удержанию. Ещё в норке песок формируется в комочек, но пока краб волочит его на-гора, груз просеивается, однако же и в тело пирамиды летит изрядная порция.