Немного отступлю от рассказа. Когда я начала записывать эти истории, увидела сон. Мне приснилась соседка по дому в Павловске тетя Катя. Приснилась и говорит – напиши про меня тоже. Я удивилась, а потом подумала, почему нет? Потому напишу о ней и о других уже ушедших знакомых и даже не очень знакомых людях. Вдруг это им чем-то поможет? Или просто будет приятно. А заодно еще раз вспомню, как мы жили в Павловске. Прямо с самых первых своих воспоминаний.

Наша семья в то время вела кочевой образ жизни. Я родилась в Павловске, но вскоре оказалась в Архангельске, потом в Кирове. Папа служил в тех местах, а мама с детьми следовала за ним. Но летом мы всегда возвращались в Павловск, и бывало, что мама оставляла меня бабушке на какое-то время. Дом, где мы жили, я запомнила очень хорошо. Он стоял на улице Басенко, в самом центре города. Раньше я считала, что Басенко – это какой-то революционер, как и прочие многочисленные деятели революции, давшие в Павловске названия улицам. Но он оказался инженером-аэрологом, специалистом по аэростатам, при испытании одного из которых разбился – почти как Икар. Дом был деревянный, двухэтажный, и был довольно плотно заселен. Когда мои родственники вернулись из Латвии, куда их увезли немцы, оказалось, что комната, в которой они жили до войны, занята. Сначала они ютились в каких-то бараках, но потом получили жилье здесь, на Басенко. Им дали комнату на первом этаже, окна выходили прямо на улицу, на растущие вдоль нее большие березы – я их хорошо помню. Комната была просторной, поэтому ее разделили надвое перегородкой, у входа стояла высокая круглая печка. Почетное место в ней занимала бабушкина швейная машинка. Это была еще не та, о которой уже писала, не цивильный «Веритас», спрятанный в деревянной тумбочке, а допотопный «Зингер», весь из кружевного металла, с большим колесом и широкой педалью. Чтобы привести в движение систему, на педаль надо было давить ногой. Сидя на ней, я подробно изучила весь механизм.

У окна располагалась широкая тахта с подушками, вышитыми буйными разноцветными цветами, на подушках валялся кот Тига. Тига был уже старый, многомудрый и потому снисходительно терпел мои приставания «поиграть вместе». А самое первое, что я вообще помню, это вид из коляски. Я сижу в ней и смотрю, как крутятся колеса. Низкая такая коляска, по фасону того времени.

Наша кухня была общей с той самой тетей Катей. Она была маленькой, тесной, на широкой дровяной плите стояло несколькими керосинок. Кто нынче знает, что такое керосинка? Но я их помню отлично, мне нравилось смотреть, как их зажигают, а еще я ходила со взрослыми в керосиновую лавку, которая располагалась неподалеку от дома на берегу небольшого пруда с одноименным названием. Лавку давно закрыли, а пруд так и называется Керосинка. Эти походы оставили у меня самые приятные воспоминания. Мне почему-то очень нравился керосиновый химический запах, нравилось смотреть, как продавщица зачерпывает его ковшиком и заливает в специальные цилиндрические емкости. Я смотрела и думала, вот когда вырасту, приду сюда работать, буду разливать керосин.

И еще немного про соседей. Тетя Катя была худенькой, темноволосой, не очень общительной, и жила совсем одна. Меня отправили к ней в тот день, когда умерла бабушка Груша, я помню ее узенькую, скудно обставленную комнатку. Дело было зимой, бабушка Груша собралась пить чай и упала. Ей было восемьдесят семь лет.

Больше всего бабушка, та, которая Анна, – а то в бабушках можно уже запутаться – дружила с тетей Лёлей. Не путать с Лелей! Лелей или Лелькой мы звали Веру, мамину сестру. А Лёля была соседка со второго этажа, красивая веселая блондинка. У Лёли была дочь Галя, которая со временем превратилась в еще более красивую блондинку. Бабушка шила им обеим наряды, и они смотрелись в них обалденно. Еще была тетя Люба Финикова, у нее было двое сыновей чуть старше меня, двое веселых хулиганов, с которыми мы играли во дворе. Люба была медсестрой и иногда делала мне уколы, когда папа с Верой почему-то не могли, только делала их очень больно. А папа и Вера делали уколы вообще незаметно. Я на своей собственной попе все это испытала. Сейчас думаю, что-то они подозрительно часто делали мне уколы. Похоже это им просто нравилось. Или медицина была другой? Чуть что, сразу бросались колоть антибиотики или витамины. Еще помню тетю Раю. Когда бабушка Груша умерла, ее попросили понянчиться с маленьким Сережей. Рая согласилась, но Сережа ее боялся, плакал, и от ее услуг пришлось отказаться. Тетя Рая и правда была страшновата. Маленькая, сморщенная, с узкими злобными глазками, хотя, по слухам, внутри очень добрая. Других соседей помню смутно.