– Гоша, остынь. Не перерабатывай, тебе вредно.

Брандо, и, кажется, это мой последний шанс.

– У меня нет таких больших денег. Я не смогу вам вернуть долг.

– И что же с тобой делать?

Крутой стряхивает пепел с сигареты в стеклянную пепельницу, стоящую на белоснежной скатерти, а я на руки его крупные смотрю. Грубые, большие ладони. Невольно представляю, как бы смотрелись эти руки на мне. Стоп! Даша, приди в себя. Наверное, от страха такие мысли. Они пугают меня, как и Он.

– Простить, – лепечу, надеясь на чудо. Облизываю сухие губы, дышать стало совсем сложно. Боже, хоть бы не упасть.

– Почка.

Кажется, я ослышалась, но нет.

– Что?

– Почку свою продай, раз нет сбережений. Вернешь долг, – спокойно басит Крутой, точно мы тут о макаронах разговариваем.

– Да она хилая! Глянь на нее, перевод продукта! Романович, лучше мне ее отдай! – возникает Брандо, а я губу прикусываю. Они делят меня, как барашка на рынке. И не вздумай перед ними плакать, дурочка, это их только развеселит!

– Я не буду продавать свою почку!

– Значит, будешь отрабатывать. – Крутой выдыхает седой дым, а я крепче сжимаю листик с этими ноликами в руке.

– Саня, займись, наконец, делом, а не трепом – набери Королю. Пусть это заберет, оформит на панель. Он мне должен сильно.

Это обо мне. Даже по имени не зовет. Боже.

– Нет, стойте! Я… я могу быть полезной! Отработаю, могу быть официанткой или помогать на кухне!

Молюсь об этом. Это был бы самый простой способ здесь зацепиться. Мне это и надо. Таков и был изначальный план, а не всякие там панели.

– Мне не нужна официантка.

Прямо слышу раздражение в его голосе, Крутой теряет терпение, а Фари так смотрит на меня, словно детектор лжи сканирует.

– Да пусть на сцене пляшет! Ну-ка, давай глянем, что тут у нас под балахонами, – говорит Брандо, а после подходит и рывком сдирает с меня куртку. Я остаюсь в одном только платье. Дрожу, обхватываю себя руками.

Чувствую взгляд Крутого на себе. Такой тяжелый, строгий, пробирающий. Мне стыдно и дышать тяжело, аж больно. А еще щеки горят, стало жарко почему-то. Замечаю, как от холода соски встали, боже, хоть бы никто не заметил.

– Двигаться умеешь?

– Да, я… я могу танцевать, я умею! Я занималась гимнастикой и вообще…

Не знаю, зачем эти правдивые детали, просто врать, глядя Крутому в глаза, непросто. Малейшее неверное движение – голова с плеч.

– Оу, гимнасточка, значит. Зачет! Савелий Романович, посмотри, какая цаца! Кисуля, ну ты, конечно, миниатюрная. Ты че, не жрешь? Ну-ну, – говорит Брандо с ростом под два метра. Он нагло касается моей руки, но я ее отдергиваю, отшатываюсь от него. Неприятно.

– Не трогай!

От чужих прикосновений меня трясти начинает, сцепляю руки в кулаки. Они загнали меня. Покажу слабость – прихлопнут, как муху.

Молчи. Просто молчи, Даша. Их больше, они сильнее. Все один за другого. За тебя никто не заступится здесь. Впрочем, как и везде.

– А ляля-то с характером! – салютует мне Брандо.

Встречаюсь взглядом с Крутым. Трепещет все тело. Кто бы что ни говорил, он здесь главный. Как решит, так и будет, и у меня реально только одна попытка.

– Савелий Романович, мне не нужны проблемы. Я отработаю долг.

– Это кто тебя так? Наши, что ли?

Вера. Женщина лет пятидесяти, которую тут зовут “Мамочка”. Это она забрала меня с того пьедестала позора и отвела в гримерку. Крутой не сказал ни слова, он просто коротко махнул рукой, отгоняя меня, точно мошку, и переключился на разговор с Фари.

Я не упиралась, опции уйти мне уже дано не было.

– Нет… я в аварию попала.

– Как тебя так угораздило? Кости хоть целы? Танцевать как собираешься?