Яр и Марат уверенно закрывают меня от пьяных поклонников подпольных боев. Хотя я отчетливо чувствую мерзкие взгляды, которыми меня одаривает местный контингент.

– Мда, большой парнишка, – Марат закуривает, затем стаскивает рубашку, – придется попотеть.

И я впервые обращаю взгляд на ринг. Внимательно смотрю. Там происходит избиение младенца. Не в буквальном смысле. Огромный кубинец с противной бородкой, весь покрытый шрамами от шеи до пупка, лупит мужика поменьше.

Звенит гонг. Побежденного стаскивают и уносят куда-то.

Разворачиваюсь к Марату, чтобы напрочь запретить ему лезть на эту гориллу, но…

– … Матадор! – слышу краем уха.

Ой! Акаев уже на ринге. И когда успел-то?! Внутри всё леденеет. Но Марат просто излучает силу и уверенность. Он напоминает медведя. Чувствую головокружение, хватаюсь за Яра. Волков совершенно спокоен. Да что с ними не так?

– Волков… я вас убью, – рычу, отворачиваясь и не желая смотреть на этот ужас.

Не хочу! Я не боюсь самой драки, но на экране такие бои смотрятся куда эффектнее. В жизни это кровь, боль, ревущая толпа, опьяненная зрелищем.

– Перч, – слышу голос Акаева, разворачиваюсь, чтобы зарядить пощёчину, но тут же попадаю в плен его губ, – на удачу, крошка.

Черт! Толпа вокруг ревёт, причем их восторг направлен именно на Марата. Его любят, боготворят. И я должна…

– Иди, – шепчу, – и не смей проигрывать.

– Умничка, – Яр целует меня в макушку, – всё будет отлично.

Но я уже знаю, что не смирюсь. Заставляю себя смотреть. Бой длится долго, мучительно. Сначала Марат позволяет Санчосу избивать себя, словно специально. Не уклоняется, не блокирует удары.

А потом… его словно подменяют. Когда огромный боец выдыхается, у моего демона открывается второе дыхание. Он обрушивает на гориллу шквал мощных, быстрых ударов и побеждает. Санчос падает, как мешок с… картошкой и больше не поднимается. Не буду спорить: мой бандит смотрится дико сексуально.

Стоит ли говорить, что поклонники и поклонницы готовы вынести Акаева на руках. А я рыдаю. Ничего не могу поделать. Не могу смотреть на его разукрашенную морду. Поэтому, как только Марат уходит с ринга и возвращается к нам с Яром, отвешиваю ему сочную пощечину.

– Никогда! – рычу, обнимая его и прижимаясь всем телом, – больше ты на ринг не выйдешь! Ясно тебе?!

– Понял, малышка, – он обнимает меня, – моя заботливая сладкая перчинка.

– Как ты? – осматриваю синяки и кровоподтеки, – тебе к врачу надо.

– Херня. Главное, ты рядом, крошка, – он выглядит таким довольным, счастливым.

Затем на Марата кидаются поклонники, просят автографы, что-то спрашивают. А Яр уводит меня к выходу. Напоследок едко улыбнувшись побелевшему Диего.

– Зря он так сделал, – говорит мужчина, открывая мне дверь машины, – а мы стали богаче на лимон.

Сажусь на заднее сиденье. Марат возвращается, держит в руках порванную футболку.

– У тебя кровь идет, – бурчу, когда мы едем обратно в особняк.

– Ты же меня полечишь? – мурчит Акаев.

Яр то и дело поглядывает на меня в зеркало, а я кусаю губы от переживаний. Они и так выбрали не очень спокойную жизнь. Антонов, эта их Яна, детдом… почему оба ищут еще неприятностей сверх тех, что и так выпали на их долю?

Оказавшись перед нашей спальней, я разворачиваюсь и решительно отталкиваю Волкова.

– Сейчас я обработаю лицо Марата, и вы оба идете спать на диван! – рычу, – а завтра мы серьезно поговорим!

Не слушая рычание Яра, заталкиваю Акаева в комнату и закрываю дверь на ключ.

– Перч, ты чего? – Марат пытается меня обнять, но я отталкиваю его.

– Садись, – указываю на постель.

Он покорно плюхается. Следит за каждым моим действием. Иду в ванную, достаю аптечку. Возвращаюсь. Пыхчу, как разъяренный бычок.