– О, ты уже дома, – он улыбается, словно и не сделал ничего предосудительного, словно не рылся нагло в чужих вещах, не вторгался в личную жизнь другого человека!

– Черкасов, кто давал тебе право трогать это? – повышаю голос и, подняв с пола свой блокнот, трясу им, наблюдая, как он идёт ко мне с той же идиотской улыбочкой.

– Прятать нужно было лучше, если не хотела, чтобы его нашли, – пожимает плечами, словно я сама ему дала прочесть то, что находится внутри.

– Ты… ты… – я задыхаюсь от негодования, не в силах произнести что-то обидное.

– Я, Цветкова, – его словно забавляет эта ситуация. – Нашёл, заглянул и прочёл.

– Какая же ты сволочь! – кричу и запускаю в него блокнотом. – Гад, каких поискать мало!

– Да что ты так кипишуешь? – в недоумении смотрит, потирая руку, в которую попал запущенный мною “снаряд”. – Это же не что-то личное.

– Не личное?! – подаюсь вперёд, оказываясь совсем близко. – Это самое что ни на есть личное! Личнее некуда! – смотрю на него сверху вниз, тяжело дыша от злости.

– Это круто, – тихо произносит. – И это должен услышать каждый! – кладёт мне руку на плечо, а я мгновенно теряюсь.

Я ожидала насмешек, стёба, чего угодно, но не этого.

– В смысле? – на выдохе произношу, хмурясь ещё больше.

– Это потрясающе, Цветкова! – смеётся и, отпустив моё плечо, поднимает с пола блокнот. – Я совершенно от тебя не ожидал.

– Такой сентиментальной тупости? – скептически приподнимаю бровь.

– Такого таланта, – открывает блокнот и смотрит на меня, будто видит впервые.

– Ты сейчас издеваешься, да? – разворачиваюсь и иду в сторону кухни. Мне нужно выпить воды. От непонимания происходящего и обиды моё горло словно натёрли наждачкой.

– Это же просто находка для нас! – с жаром произносит, пока я наливаю воду в стакан. – Ты сама говорила, что нужно сменить текст, нужно петь то, что нравится вам, сентиментальным девчонкам, – любовь, расставания, страдания. Твои стихи как раз нам подходят.

Делаю глоток и до меня доходит, чего он хочет, начинаю кашлять, вода идёт через нос, я задыхаюсь от нехватки воздуха. Роняю стакан и он вдребезги разбивается о пол, а звон разбитого стекла набатом отдаёт в ушах. Закашлявшись, разворачиваюсь, делаю шаг назад, и тут же стопу простреливает боль.

– Чёрт, – хриплю, поджимая левую ногу.

– Не шевелись, – Черкасов резко подрывается с места и, подойдя ко мне, берёт на руки. – Сейчас.

Относит меня к кровати, усаживает на край, а сам идёт к шкафу и начинает что-то искать. Люцифер, осторожно принюхиваясь, подходит ко мне и начинает тереться о мои голые стопы в поисках ласки.

– Тут была коробка пластиковая. Голубая, – поворачивается и смотрит вопросительно.

– На нижней полке в дальнем углу, – прикусываю губу, так как ногу начинает жечь.

Свят достаёт коробку и, расположившись на полу, открывает, доставая вату и перекись.

– Потерпи немного, – его тёплые пальцы обхватывают мою щиколотку, посылая табун мурашек, и я непроизвольно прикрываю глаза от странных ощущений, что будят во мне его прикосновения.

Одной рукой придерживая ногу, второй вынимает маленький осколок стекла и кладёт его на крышку коробки. Люцифер спрыгивает с моих коленей и царственной походкой удаляется к миске с кормом, показывая всем свои видом, что мы ему больше не интересны.

– Сейчас будет немного неприятно, – шепчет, наклонившись и поливая ранку перекисью.

– Ай, – дёргаюсь, но Черкасов не даёт убрать ногу, крепко обхватив её рукой.

– Всё, уже всё, – дует на ранку, а у меня сердце ухает куда-то вниз от переполняющих меня противоречивых эмоций.

Неведомые раньше чувства заполняют грудную клетку, внизу живота разливается тепло, а тело словно становится ватным. Не могу пошевелиться, замираю от непривычных эмоций, которые словно лавина накрывают, не давая мозгу формулировать ни единой мысли. Я просто смотрю на Черкасова, он резко вскидывает взгляд, и нас словно невидимой нитью притягивает друг к другу. Его ладонь медленно, словно в нерешительности, скользит выше, забираясь под джинсы. Моё сердце бешенно стучит, разнося по венам какие-то неведомые мне импульсы.