– Нет! Ты думаешь, я немощный?

– Владимир Романович. Вы же знаете….

– Нет! Я совсем не немощный. Совсем. Я еще на многое способен. Ты не смотри на все это, – он провел взглядом по комнате, которая, впрочем, усилиями Ильи уже была убрана и чиста.

– Я знаю….

– Нет! – дед в третий раз не дал договорить Илье, – Ты также как и остальные считаешь меня слабым. А я не слабый. Я в твои годы коня на скаку мог остановить. В кулачном бою со мной боялись выходить. Ты не смотри на это все, – двумя пальцами он схватил обвисшую кожу на правой руке, – Сила вот здесь, – кулаком он несильно ударил себя по левой груди, а затем медленно поднес указательный палец ко лбу, – И здесь.

– Я в вас и не сомневаюсь. Вы же знаете.

Владимир Романович улыбнулся. Впервые за эти полчаса, которые были столь насыщены для меня в эмоциональном плане, что мне казалось, я прожил здесь какую-то особенную отдельную маленькую жизнь.

– Я знаю. Только ты остался у меня, – чуть дрогнувшим голосом произнес Владимир Романович, – Не знаю, что я делал бы без тебя.

Заиграло «Прощание Славянки»14. Солдаты на экране четко отбивали шаги под бессмертную мелодию.

– А великая у нас страна! – воскликнул вдруг Владимир Романович, – А не нужна мне пирамида. Не нужен океан. Березку нашу хочу. И Волги мне хватит. Ну, послушай только, – он закрыл глаза и около минуты с не сходящей с лица улыбкой слушал.

Закатив глаза, он предался, я уверен, приятным воспоминаниям.

Я смотрел на него и тоже улыбался. Все то время, пока улыбался он. Я гордился этим человеком. Человеком, которого видел впервые в жизни, но которого знал бесконечно долго.

Наступает минута прощания. Ты глядишь мне тревожно в глаза. И ловлю я родное дыхание. А вдали уже дышит гроза.

Все больше времени провожу в жилище своих новых знакомых. В бункере. Они его так называют.

Иногда чувствую, будто оживаю для новой жизни. Прежней уже нет, и не будет. Никогда. Ростки новой жизни во мне приподнимаются, когда я разговариваю с Ильей. Оптимист. Он верит в людей. Верит в жизнь. Верит в лучшее. Он убедителен. Но иногда и этого мало. Ростки новой жизни тут же начинают увядать, когда я оказываюсь в компании Рудольфа. Пессимист. Совсем не верит ни в людей, ни в человека. Раздражительный. Но яркий. Его интересно слушать. Убедительный. Достаточно.

Рудольф. Двадцать два года. Бритый под ноль. Серые, но выразительные глаза. Нос с горбинкой. Испытывающий взгляд, который с непривычки коробит. Уверенный в себе. Нет, самоуверенный. Не терпит глупости. Зарабатывает с помощью компьютера. Илья с нежеланием говорил на тему заработков. Рудольф более разговорчив. Ухмылка. Хитрая. Встречается взглядом с Ильей. Прищур. Словно давит. Нарочито. Илья отводит взгляд.

Единственный рабочий стол принадлежит ему. Один ноутбук. Книги. Джон Рид «Десять дней, которые потрясли мир», Джозеф Конрад «Тайный агент», Михаил Булгаков – «Белая гвардия», Надин Гордимер «Дочь Бургера», Иван Тургенев «Новь». Папка с надписью «Манифесты».

– Мы с Ильей компаньоны, – чуть заметная улыбка. Взгляд прицеплен к Илье, – Правда, Илья?

Грозный взор Ильи чуть усмиряет Рудольфа. Тот ухмыляется, но убирает всякое заигрывание с лица.

– Мы мастера виртуального мира. Вернее, я. А Илья – мой компаньон, – покровительственный тон.

Где познакомились? Где их родители? Почему они живут в подвале? Как они оказались на крыше в тот день? Все эти вопросы теснились в моей голове. Не хватает смелости задать. Больше слушаю.

Много споров. Обо всем. Человек в центре внимания. Добрый, честный, достойный у Ильи. Слабый, глупый, недостойный у Рудольфа. Илья спокоен, смирен и уверен в себе. Рудольф напротив. Человек, как дар этой планеты против человека в качестве опухоли, которую нужно незамедлительно вырезать. Человек-смысл против человека-забавы. Надежда против бессмыслия. Вера против разочарования. Любовь против обиды. Или против ненависти.