– Да, пропустили. Милые ребята. Стоило пригрозить, что буду ждать их в зале для аутопсии, так сразу оставили меня в покое. – И она подмигнула Валентине.

– Личность, как я понимаю, установить не удалось.

– Правильно понимаешь. При ней никаких документов, вот ни одной, даже самой завалящей, бумажонки. И ни кошелька, ни сумки. По крайней мере, в радиусе ста метров пока ничего не нашли.

– Так, успокой меня, пока мы тут все не рехнулись. Может, хоть какая-нибудь бирка на одежде? А то кое-кто уверен, что это средневековая принцесса. Или ты и сама так считаешь? – саркастично вопросила Валентина.

– Звучит безумно, но бирок нет, лейтенант.

– Уверена?

– Пока ничего. Платье старинное, похоже, ручной работы, кожаная жилетка – к слову, тоже довольно древняя – изнутри аккуратно заштопана. Но я и сама лишь десять минут как приехала, так что толком изучить не успела.

Валентина несколько секунд молча раздумывала над информацией. Она полностью доверяла профессионализму Клары, с которой особенно сблизилась после той жутковатой истории с найденным на вилле “Марина” скелетом младенца. Для них обеих то расследование стало личным и профессиональным вызовом, к тому же в их жизни появился Оливер Гордон. В его лице судмедэксперт обрела нового родственника, а Валентина – любовь. Пути этих женщин едва ли могли пересечься с Оливером при иных обстоятельствах.

Клара с радостью наблюдала за развитием отношений Валентины и Оливера. После событий вокруг дела на вилле “Марина”, в том числе смерти ее матери, она несколько смягчила свойственный ей резковатый сарказм. И вот теперь, спустя долгие годы практики, ей вдруг стало сложно бесстрастно относиться к случаям, с которыми ее сводила работа.

– Хорошо, и что ты думаешь? Когда наступила смерть? – спросила Валентина.

Клара колебалась. Она не любила делиться неподтвержденными догадками, но понимала, что следователи торопятся получить хоть какие-то сведения, любая информация может оказаться ключевой.

– Смогу сообщить что-то конкретнее, когда внимательно осмотрю тело, но, учитывая температуру тела, которое, несмотря на холод, еще теплое, я бы сказала, что умерла она не больше шести часов назад. Однако окоченение уже наступило. Это очень странно.

– Почему?

– Потому что rigor mortis, то есть трупное окоченение, начинается от трех до шести часов после смерти, а это тело уже целиком окоченело. Его состояние не соответствует температуре.

– Не соответствует?

– Нет. С момента смерти температура тела опускается на один градус в час. Если предположить, что у этой женщины при жизни была средняя температура тела, то есть где-то тридцать шесть с половиной на кожных покровах и тридцать семь градусов на слизистой, то к настоящему времени, с учетом окружающего холода, она должна быть мертва не более шести часов, поскольку температура ее тела сейчас тридцать один градус.

– А, поняла. Трупное окоченение должно было лишь начаться, а она уже совсем окоченела, так?

– Именно.

Валентина вздохнула и поймала насмешливый взгляд подруги.

– Спокойно, лейтенант, всему можно найти логичное и научно обоснованное объяснение.

– Ладно, просвети меня. С чем это может быть связано? И… от чего она умерла?

– Для медицинского заключения пока рано, но причиной может быть яд. Расширенные зрачки и слегка пожелтевшая кожа – признаки интоксикации, к тому же следов насильственной смерти не обнаружено, на теле нет ран, покраснений или гематом – правда, ее пока не раздевали. И еще одна деталь наводит меня на мысль о яде и заодно может внести ясность относительно разницы в степени окоченения тела и его температуры. Дело в том, что тела умерших от яда быстрее достигают окоченения, а если тело подверглось гипертермии вследствие интоксикации, то полагаться на температуру не стоит, так как смерть в этом случае наступила бы за несколько часов до предполагаемого времени… Но предоставить тебе более достоверные данные пока не могу, это лишь догадки.