Лиля молча подлила ему чай, внимательно слушая.

– Дети в детдоме рано перестают капризничать и плакать. Они просто понимают бессмысленность этих действий. Многие ожесточаются, пытаясь заглушить внутреннюю пустоту агрессией, драками, абьюзом. Другие, подобно мне, закрывают свои чувства на засов, запрещая себе что-либо ощущать. Этакие биороботы.

Влад посмотрел за окно, где медленно кружила метель. Безликая многоэтажка напротив, кусок серого неба и суетливые снежинки напомнили ему о тех безрадостных временах, когда казалось, что нет просвета.

– Что заставило тебя измениться?

– Я дружил с одним парнем, Пашкой, он был похож на меня. Такой же робот со сжатой пружиной внутри. Он был на пару лет меня старше. В восемнадцать Паша выпустился из интерната, но мы продолжали поддерживать связь. Пока однажды… Я не узнал, что он повесился.

– Это ужасно… Что случилось?

– Я не знаю точно. Но я думаю, что пружина резко разжалась и он не вынес той лавины боли, что обрушилась на него. В тот момент, когда я узнал о Пашиной смерти, я точно решил, что не хочу повторить его судьбу. Многие детдомовцы идут путем суицида или затворничества разной формы, не умея справиться с переживаниями и взрослым миром. Я понял, что хочу иной судьбы. И начал поиски.

– Нужно много сил, чтобы решиться изменить судьбу.

– Да, пожалуй. По крайней мере я точно знаю, сколько сил требуется, чтобы просто начать капать вглубь. Заставить себя посмотреть в лицо внутренним демонам, изучить их, познакомиться, научиться с ними жить, а потом, окрепнув, пинком отправлять их за горизонт. Одного за другим, одного за другим. Это такое удовольствие, когда ты просыпаешься утром и чувствуешь, что твое внутреннее пространство стало чище, а мучавшая боль исчезла. – Влад улыбнулся своим большим белозубым ртом. – Это стоит всех поисков, ретритов, семинаров, бесед с псевдогуру, которым нужны лишь твои деньги, медитаций, на которых ты бьешься в истерике от нахлынувших воспоминаний… Было не просто, но все не зря.

– Мне жаль, что твое детство было таким мрачным. Страшно не знать материнской любви и заботы.

– Не стоит меня жалеть! – отмахнулся Влад. – Знаешь, я много лет был зол на судьбу, Бога… Я злился, глядя в окно, как из соседней школы выбегают семейные дети. Их встречают, им рады, сейчас их накормят горячим обедом и обязательно поинтересуются, как прошел день. Мой горячий обед сопровождал лишь стук ложек, таких же обделенных, как и я. Но когда я пересек рубеж тридцатилетия и мое детство стало восприниматься как что-то более отдаленное… Я понял, что такое начало жизни было мне необходимо, иначе я никогда не начал бы копаться в психологии и углубляться в духовность. Детство, лишенное любви, стало пинком, предавшим мне нужное ускорение. Будь оно более благополучным, хватило ли бы мне запала идти так далеко? Сомневаюсь. Так что не жалей. Я благодарен.

Влад откинулся на диване, расслабляясь.

– Спасибо тебе, – тихо проговорила Лиля. – Теперь я ясно вижу, что мои страдания не самые страдальческие в мире, а полная ерунда.

– А вот и нет! – строго сказал Влад. – Никогда не обесценивай свой опыт. Все, что происходит с тобой, – важно. Стоит лишь помнить полезную формулу. Меньше драмы, больше конструктива. Договорились, принцесса?

Следующим утром Лиля наскоро позавтракала, выпила огромную кружку кофе, зажмурилась, собираясь с мыслями. Потом быстро напечатала: «Как дела? Я соскучилась, ты куда-то пропал», нажала кнопку «Отправить» и, натянув на себя самый объёмный свитер, будто он может закрыть от всех проблем мира, выскользнула на улицу. С неба лениво спускались одинокие снежинки, солнце по-прежнему скрывалось за плотными низкими тучами. Лиля твердо решила, что примет судьбу стойко. Она не будет судорожно проверять телефон в ожидании ответа Антона, а спокойно пойдет работать. Настолько спокойно, насколько она на это способна.