Вдруг капюшон с головы Евы сорвал порыв сильного холодного ветра. Отодвинувшись от окна, она оглянулась и с удивлением увидела, что вагон практически исчез, а вместо него образовался снежный коридор из завывающего вихря, поглощающий в себя всё то, что по несчастью попалось ему на пути. Белая воронка начиналась прямо посередине вагона, бросая на пустые кресла колкие снежинки, которые сразу же таяли в тёплом воздухе метро.

  Ева осмотрелась вокруг – никого. Ни в её вагоне, ни в предыдущем не было ни одного пассажира, только медленный, вязкий голос объявил у неё над головой следующую станцию. Осторожно ступая по хрустящим льдинкам, девушка как можно ближе подошла к снежному жерлу, и тут же сильный ветряной поток затянул её в самый центр воронки. Ева полетела верх тормашками, тщетно пытаясь зацепиться за поручни, пока вскоре не упала в плотную пелену снега, который сразу забился ей за воротник, в сапоги и широкие надутые рукава. Ева огляделась. Север, так внезапно пришедший в город в середине весны, простирался во все четыре стороны, и сложно было сказать, город ли это вообще. Никого, и только монотонная песня ветра, с яростью хлестающего белые перины снега, словно кнутом. «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна», – вспомнилось Еве, когда она, кое-как поднявшись, пробиралась сквозь сугробы. Ноги увязали глубоко в снегу, который то и дело захватывал их в свой плен и возрастал с каждой минутой в геометрической прогрессии.

  Дорога пошла вверх, и преодолевать метель стало тяжелее. Пурга будто назло удвоила силы, очень настойчиво пытаясь сбить девушку с ног, но та только упорнее продолжала свой путь. В отдалении показалась скала, угрюмо возвышающаяся над расщелиной, потом ещё и ещё, пока наконец пейзаж вокруг не перестал быть бескрайней северной пустыней. Ева была в горах.

  Вдруг где-то вдали мелькнул и сразу пропал маленький огонёк. Вьюга, выдохнувшись после своей большой работы, ослабла, ветер стих, и снег пошёл уже более спокойно, падая на землю крупными хлопьями. Скалы медленно расступились, снова замаячил вдалеке рыжий огонёк, и Ева увидела занесённый почти до самой крыши дом. Это был дом Саваофа Теодоровича. Сугробы, словно свернувшиеся калачиком белые медведи, отдыхали под его окнами, жёлтый камин внутри, казалось, еле теплился, и вот-вот его должна была задуть суровая метель. Дверь скрипнула в пригласительном жесте, и тонкая полоска света упала на белое полотно.

  Как только Ева зашла в дом, её обдало жаром растопленного камина, и снег на воротнике куртки сразу растаял и повис маленькими неприятными капельками. Дом существенно преобразился: всё стало будто старомоднее, и вместе с тем крепче и надёжнее. Терпкий запах хвои смешался с копчёным дымком сгоревших еловых шишек; на стенах висели головы животных, между ними иногда встречались большие сушёные веники или связка грибов. Напротив дубового обеденного стола с одной стороны находилось ружьё, а с другой на гостей смотрела большая и страшная голова чёрного козла.

  Скрипнула соседняя дверь, и в гостиную вошёл Саваоф Теодорович. На нём был всё тот же неизменный офисный светло-серый костюм, только рубашка под ним сменилась на тёмно-синюю. Брови были хмуро сдвинуты к переносице, так что Ева сразу как-то оробела, хотя он ещё ничего не сделал. Заметив Еву, его лицо немного разгладилось, но всё равно не до той степени, чтобы сказать, что он рад её присутствию.

– Доброе утро, Ева, – устало вздохнул Саваоф Теодорович. Он отодвинул стул и грузно опустился на него, положив одну руку на стол, а другую запустив в волосы. Ева, не зная, куда себя деть, осталась стоять в дверях.