Парадокс… Когда-нибудь это страдание должно было кончиться и кончилось, наконец.

Служебный газик увозил их в областной центр. Аллочка, сидя на узкой скамейке напротив Андрея, не смотрела на него. Казалось, в ее отношении к нему лопнула какая-то струна. Это было непоправимо. Андрей ощутил, что по его вине, по его глупости разрушено нечто драгоценное и редкое, вроде японской изящной фарфоровой вазы. Уже не будет в его жизни крепкого рукопожатия Юры, его ироничного подтрунивания и рыцарского благородства. Не будет вместе пройденных троп и дружеской пирушки за бутылкой сухого вина. Не будет блестящих глаз Джельсомины, ее улыбки, которую трудно забыть и трудно описать. Улыбки чайной розы…

Прочувствовав все это, Андрей чуть не завыл по-собачьи. Улучив момент, он стал просить Аллочку о прощении, умолять о нем чуть ли не на коленях. Чего бы он ни отдал теперь, чтобы вернуться назад на несколько дней, отмотать их назад, как ленту магнитофона… Но все было напрасно, безполезно и напрасно…

Андрей любил заносить в блокнот свои мысли. Спустя многие годы, он с высоты прожитых лет напишет не без самобичевания: умницы, в отличие от тупиц, избегают тупиков, предугадывают их. Они выбирают открытые и чистые пути. Это – залог возможного счастья…

Плещма Своима осенит тя, и под криле его надеешися

Псалом 90

В последнее время разные беды сыпались на Вадима как из ящика Пандоры. Началось с того, что одной зимой умер от инсульта отец. Ему шел тогда семьдесят пятый год. Возраст, конечно, немолодой, но от этого разве легче…

Перед кончиной отец уже редко подымался с постели, принимал множество сердечных лекарств и донимал маму разговорами о скорой смерти. Это продолжалось очень долго, и, казалось, так будет всегда. Только когда отца не стало, Вадим понял, насколько сильно он был привязан к нему. В душевном его хозяйстве ощутимо сдвинулись целые пласты, и на их месте образовалось какое-то сосущее, ничем незаполненное пространство.

Вскоре Вадим окончательно порвал с женой. Они давно уже жили плохо: во взаимных претензиях и обидах. Иногда и до скандалов доходило. Валя неоднократно изменяла ему, он пытался отвечать ей тем же. Если бы у них не было детей, наверно, все кончилось бы гораздо раньше…

Оставив квартиру жене, Вадим теперь то жил у матери, то снимал где-то комнату у чужих людей. Он не имел навыков самостоятельной жизни: не знал множества практически нужных вещей: не умел нормально стирать, готовить еду. Так что без жены ему пришлось туго. Оказалось, однако, что наладить новую семью – совсем непростое дело.

В одной молодой женщине Вадим почувствовал близкую родственную душу. Их знакомство произошло еще до его окончательного развода. Вспыхнувшее взаимное влечение могло бы иметь быстрое развитие. Но, видать не судьба… Вернее, он сам виноват: оказался неспособным «ковать железо, пока горячо». Ирина жила в другом городе. Надо было лететь туда и завоевывать ее, Вадим же долго медлил и не мог ни на что решиться. А потом пошли серьезные причины промедления: обострение давешнего псориаза, оттепель в отношениях с Валей, наконец, смерть отца… Кончилось тем, что Ирина не дождалась его решительных действий и вышла замуж у себя в Ленинграде. Вадим еще несколько лет тяжело переживал эту неудачу. Как-то написал адресованные ей грустные строчки, естественно, без надежды, что она их когда-нибудь прочтет:

Окончание стиха было в той же минорной тональности.

Сквер и предзакатный крик ворон (а может грачей?) были атрибутами хорошо знакомого Вадиму пейзажа. Сколько вечеров провел он возле окон на четвертом этаже, выходивших на бульвар у привокзальной площади! В этой квартире жил его ближайший друг Артур с женою Леной.