Пластичность мозга – это его способность изменять собственную картографию.

Долгое время считалось, что инстинкты неизменны и имеют четкую, природой зафиксированную цель – выживание. Однако человеческий (как и дельфиний) сексуальный инстинкт, похоже, преодолел рамки этой фиксированной задачи – размножения, а любовь и альтруизм тех и других способен преодолевать даже инстинкт самосохранения. Области мозга, некогда отвечавшие за выполнение задач охоты и выживания, могут, как выяснилось, быть отданы совершенно иным задачам. Например, объединены с соседними областями. При этом объединение двух областей – не просто сумма их величин, но нечто третье, качественно иное. Фраза всегда больше, чем сумма составляющих ее слов. Объединение двух областей головного мозга способно пробудить совершенно новую способность.

Возможно, пластичность – это главное свойство мозга существ, наделенных высокоразвитым сознанием. За вычетом двух процентов, наша ДНК полностью совпадает с ДНК шимпанзе. Открытие генома человека позволило определить гены, отличающие нас от обезьяны. Один из них – ген, отвечающий за то, сколько новых нейронов мы можем создать.

Джеральд Эдельман, лауреат Нобелевской премии, автор «Биологии сознания», утверждает, что мозг человека в состоянии создать миллион миллиардов синоптических связей – невообразимая цифра, многократно превосходящая все известные астрономические величины.

Условие, при котором происходит образование новых нервных клеток (нейрогенез) – сосредоточенное осознанное занятие новым видом деятельности.

Это качество на Земле есть не только у человека. У китообразных, слонов и больших обезьян, как и у нас, обнаружен т. н. «веретенообразный нейрон», отвечающий за быстрый перенос большого объема информации в мозге.

И не только у человека есть то, что мы называем самосознанием. В науке доказательством его наличия является т. н. «зеркальный тест» – способность узнавать себя в зеркале. Человеческие дети проходят его начиная с полутора лет. Дельфины – сразу. Узнают себя в зеркале слоны, большие обезьяны, во’роны, и список растет…

Это основательно меняет представление о нашей исключительности и расширяет состав носителей сознания на планете.

Но у нас есть особенности. У людей существует тенденция прекращать учиться чему-либо, как только достигнуты навыки, достаточные для достижения непосредственной цели. Тренировка пластичности мозга и нейрогенез, как правило, заканчиваются вместе с юностью. Парадоксальный процесс ограничения собственных способностей приучает нас обходиться мизерной частью своего потенциала, в зрелом возрасте мы редко нуждаемся в том, что требует максимальной концентрации внимания: мы все «необходимое» уже умеем делать – мы, профессионалы, предельно узкие специалисты, крайне редко беремся за что-то принципиально новое. Родной язык, устоявшийся уклад, привычная работа, стереотипные паттерны социального, эмоционального и интеллектуального поведения – повторение усвоенного. Детская креативность и непредсказуемость уступают место рассудочной упорядоченности – мы превращаемся в застывшие карикатуры на себя.

Кто-то сказал, что единственное отличие наезженной колеи от могилы – глубина.

У семидесятилетнего человека системы мозга, отвечающие за его пластичность, не востребованы большую часть его жизни – без малого полвека.

В последнее время, знакомясь с человеком, мы любим интересоваться, чему новому он сейчас учится.

Потому что те, кто берется в зрелости за обучение танцам, иностранным языкам, меняют род деятельности и собственный образ жизни, оказываются в колоссальном выигрыше. Лекарство от «психологической старости» – в новизне, в преодолении автоматизма, механистичности, ритуальности, бессознательности. Начинать можно с простейших ежедневных мелочей, требующих минимальных, но совершенно сознательных усилий – по-новому составлять элементарные приветственные фразы, выбирать новые маршруты, ведущие к привычным адресам, надевать первым не тот ботинок, который привыкли.