Тем моментом, враг, искусно маскировавшийся под друга, праздновал окончание войны и предвкушал безбедную жизнь: моя экс-суженая, как пишут в газетах, была баснословно богата, конец цитаты. А кроме прочего, он заполучил мою невесту – бонус, не особо нужный, по сравнению с деньгами, зато приятный. Противник, конечно, алчен без меры, однако и удачную партию мимо себя не пропустит. Года три продолжалось его веселье, перед тем как – не без моей помощи, ага – истина всплыла на поверхность. Правда, истина, ответ – сложные, неприятные слова, скользкие, будто мячики под водой: невероятно трудно удержать, и когда-нибудь хоть один, да всплывёт. Следом за ним поднимутся наверх, на свет, и остальные кусочки правды: из-за усталости, самонадеянности, потери концентрации… Конкретная причина неважна.

Моя анонимка сделала своё дело; я не просил ни чинов, ни благодарностей, ни пересмотра дела – никто этим и не занялся. Даже благоверная (но могу ли я сейчас так её называть?), даже она не приехала проведать меня, извиниться. Приехал, ты не поверишь, лишь мой враг-друг. Мы с ним поболтали о былых временах и мирно разошлись, в надежде вновь встретиться. Естественно, встречи не произошло, она мне и не требовалась; ощущение порядка в линиях жизни намного важнее.

Тут-то у меня и разладилось: после удара током я стал… немножко другим. Немножко – для себя, ведь я чётко ощущал, какие во мне произошли перемены, понимал, что они не критические, мелкие, если говорить точнее, просто неожиданные. Непривычные для тех, кто любит в жизни порядок и размеренность. Я слышал Её, Музыку. И я слышал звук ЖЖЖЖ! Слышал-слышал-слышал каждый день, и это не сводило меня с ума, нет, – позволяло иначе осмыслить мир. Слушая песни на иностранных, мне незнакомых языках, я понимал, о чём поётся, с полуслова; в инструментальных вещах с первых аккордов улавливал заложенные эмоции. Музыка играла в меня, и захотелось направить её вовне, ведь мир, так мне казалось, имел право слышать!

– Но у вас, выходит, ничего не получилось, – совсем неязвительно – сочувственно, скорее, – подметил Ёжик.

– Истинно так, мой друг. Да ладно, не тушуйся, – с друзьями надо быть открытым. – Дубнер подмигнул.

– А я слышал, никому нельзя верить. И если друг – правда друг, то познается в беде.

– Мудро, не по годам.

– Вы зря ехидничаете: я не так уж молод.

– Но и не стар. А я, если что, не ехидничал. Омлет доешь?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Ёж.

Ни слова не отвечая, Дубнер в мгновение ока заглотил порцию сотрапезника; сыто рыгнул и не извинился («У аскетов – собственный этикет», – подумал Ёжик).

– Чаю налить? – поинтересовался электрик-парапсихолог, заваривая в специальном металлическом чайничке пряную, травяную жидкость.

– Да, неплохо бы… протолкнуть, так сказать. Хотя омлет превосходный, – поспешил повторить гостящий.

– Слышал уж, – с не распознаваемым выражением молвил Дубнер, налил в чашки заварки, разбавил её водой из давно вскипевшего чайника.

– Холодный чаёк, – подметил Ёжик; испугался, что сказанное истолкуют неправильно – как грубость, – и добавил: – Люблю холодный не меньше горячего. – «Политик», кстати, не покривил душой.

– Хорошо-хорошо, – отмахнулся Дубнер.

Собрал посуду, вынес на улицу, разложил на неструганом, нечищеном полуимпровизированном столике. Ёжик остался ждать в доме. Когда с улицы донеслись характерные стуки ручного умывальника, колючий понял, что ждёт напрасно. Выглянув наружу, он обнаружил прихорашивающегося Дубнера. Грязная посуда, отмытая до блеска, до скрипа, лежала в сушилке из того же модельного ряда «сделай сам». Легковатое, незлобивое солнце испаряло влагу на посуде и постепенно напекала макушки зверям. Роса с травы почти испарилась; день переключался на следующую передачу.