Арлей провёл полную ревизию всех помещений крепости. К нескольким дверям ключи подобрать не смог и без затей взламывал замки хитрым стерженьком из-за Пустоши, превращая их внутренности в труху. И нигде не обнаружил даже намёка на золото или ценные предметы. Мука, зерно, сало, копчёное мясо, масло, солод — в огромных количествах, а вот казны… Хотя, поиски не стали напрасными. Два неприметных ящика оказались полны аккуратно разложенных по пачкам расписок, договоров и других бумаг. Герцог не стал разбираться с ними на месте, а просто приказал погрузить в свою повозку.

       Откуда было знать ревизору то, что пока он пересчитывал и описывал мешки и ящики, во дворе споро перегружались товары между караванами, и шёл обмен заказами? Да и о том, что караванщики барона Борика ждали здесь три дня, герцогу, понятно, тоже никто не доложил.

       Утренняя раздача наград, как назвал это действо Реток, прошла без особого разнообразия, но и без прежнего размаха. Герцог, рассмотрев помощников смотрителя, приказал связать лишь одну петлю. Оно и понятно: вешать женщин запрещали законы Руаты, а мальчишка шестнадцати лет смотрелся бы на верёвке не очень поучительно. Тем более что его левую руку охватывала повязка с дощечками — явный недавний перелом.

       — Наденьте смотрителю петлю на шею, — распорядился Арлей. — Туже! Ты вор! И будешь носить это украшение год! А если не выплатишь налог и штраф — петля затянется! О сумме сообщу позже. Надо ещё с бумагами разобраться… И ничего не сгружать! Здесь и так на пять караванов излишков.

       Герцог повернулся и пошёл к повозке, а две шеренги караванщиков качнулись и распались. Но отправка задержалась ещё немного.

       — Ваша светлость! — перекрыл гомон крик смотрителя. — Я прошу разрешения на сделку!

       Он выглядел настолько комично с вытаращенными глазами и петлёй на шее, что Арлей едва не улыбнулся.

       — Со мной? — спокойно прозвучал голос герцога.

       — Нет, ваша светлость! С Ретоком. Или Алексом… Для зачёта в налог! Или — штраф…

       Тихо, так что услышал только Арлей, конюх пробормотал:

       — Отказать нельзя… Пустошь…

       Герцог пожал плечами, кивнул и скрылся в головной повозке каравана. А к смотрителю подошли Реток и Алекс.

       — И что же ты хочешь? — с ухмылкой спросил старший караванщик. — Купить или продать?

       — Продать, конечно, — уверенно заявил смотритель. — Деньги герцогу. Только с распиской!

       — И каков процент?

       — Пять. Или даже десять! Ну, как продажа пройдёт.

       — Что продаёшь?

       — Вот её, — смотритель ткнул пальцем через плечо. — Мне сказали, что на рынке Корс можно выручить тридцать золотых…

       Реток перехватил руку Алекса, метнувшуюся к ножу на поясе, и покачал головой:

       — Имеет право… А ты что скажешь, девонька?

       Ритара отошла к стене, подхватила небольшой сундучок, вернулась и с чувством произнесла:

       — Отсюда, хоть в рабство!

       Алекс брезгливо поморщился и прошипел:

       — Не я…

       — Понятно, — согласился Реток. — Со мной пойдёшь, Рита. А ты, нелюдь… — Он перевёл взгляд на смотрителя. — Лекану петлю на стропила повесили, а тебе прямо на шею... Так что если увидишь, что мы возвращаемся, — лучше сам вешайся. А то герцог может… И если не трудно, то вешайся на внешней стене. Нам время сэкономишь…

       Реток, понятно, оказался прав. Первый раз герцог хотел вернуть караван в крепость, когда обнаружил в повозке девушку и узнал условия сделки. А очередной возврат едва не произошёл после вопроса конюха, почему так поступил с Ритарой её отец, и ответа: